– Человек может и должен вмешиваться в космический процесс истории, ибо каждому возбуждению снизу, от человека, – неизбежно следует возбуждение сверху, от Всевечного.
Тимур вздохнул. Нет, это непонятно. Что значит – возбуждение? Он собрался было уточнить, хотя Паплюх и косился на него с презрительной насмешкой, но пока решался, из заднего ряда задали другой вопрос:
– Старец двуедин, как Всевечный… ну, как Всевечный триедин?
Карен нахмурился. В другой раз он, видимо, уже наложил бы на вопрошающего епитимью, однако сейчас лишь сказал:
– Вообще-то вы должны были постичь это еще в конце предпоследнего курса. Всевечный, каковой есть абсолютная, бесконечная, неопределимая беспредельность, разделился на три ипостаси: Всевечного Отца – что соотносится с Миром Творения, – Всевечного Духа, каковой является Миром Сознания, и Всевечного Сына – представляющего собою Мир Делания. Сие ясно?
Все закивали. Что ж тут неясного?
– Хорошо. Ну а Старец Вознесенный, каковой есть не кто иной, как нынешнее воплощение Адама Первоначального, зачинателя рода людского, разделен на Высшего и Низшего, сиречь на идеальный архетип, что пребывает в надмирном бытии вместе со Всевечным, и на несовершенную живую матрицу, спроецированную в Каабу Небесную, где и обитает. И на этом пути нижняя ипостась Старца размножилась, разделилась на четыре эманации, что воплощены теперь в Патриархах, каковые повелевают четырьмя Великими Губерниями Земными: Атлантической, Тихоокеанской, Индоавстралийской и Российской. Выходит, Патриархи – от Старца, Старец – от Всевечного, а раз так, то и Патриархи, несколько более длинным путем, – от Всевечного.
– Но все высшие чиновники, все митрополиты, архиепископы и даже викарии с игуменами, руководящие различными службами и институтами Уклада, поставлены на свои посты лично Патриархами. То есть они тоже, опосредованно, – от Всевечного?
На это Шахтар ничего не ответил, позволив слушателям самим делать выводы.
– Прошу простить меня, отец командир, – произнес задававший вопросы кадет. – Нас сему обучал отец Вронский, а он… Ну…
– Спрашивайте далее, – кивнул Карен. Старец Вронский был вековечен – в том смысле, что ему около ста, – и даже недавняя операция на горле не помогла преподавателю говорить внятно. К тому же он, бывало, засыпал на лекциях.
– Значит, Патриархи – суть тварные… ну, дольние, земные воплощения Старца? – спросил послушник.
– Так. Суть четыре воплощения надмирного бытия в дольнем бытии.
– Но тогда выходит… Выходит, Патриархи одинаковые? – удивился Толик Маслов, и все засмеялись, а Роман, скривив рожу, страшным голосом прошипел: «Анатолий, не позорь дружину, дольняя тварь!»
Широкое, грубоватое лицо Толи покраснело. Он покрутил головой, дернул себя за воротник, но продолжал упорно:
– Отец Карен, но я же видел Патриархов по телевиду, всех четверых… У них и лики разные…
– Не следует понимать буквально, – ответствовал Карен серьезно. – «Воплощение» не есть «клонирование». Ниспустившись из Горнего мира, эманации Старца воплотились во вполне конкретных младенцах от разных матерей… и воплощение это было духовным, разумеешь? После дитятки росли, будучи подвластны влиянию разнообразных обстоятельств, формирующих их характеры. Хотя в одном ты прав: каждый из Патриархов, невзирая на окружение, явил собою крайнюю степень святости, коя вообще может быть явлена в обычном человеке.
– Разрешите, я поясню? – Настька-десантница уже давно тянула руку, и наконец Карен позволил ей высказаться.
– Ты слушай, слушай! – вскочив и тряхнув короткими косицами, она повернула к Маслову возбужденное лицо. – Эманация Кадмона Вознесенного может воплотиться в любом человеке, как она воплотилась в Патриархах, ежели этот «любой» добьется совершенства в своей дольней, тварной, мирской жизни. А духовное воплощение Старца, высшая его эманация, его духовное тело суть концентрированная святость – это… это другое, об этом не говорят! Ну что не ясно тебе?!
– Как же тогда эманация в Патриархах воплотилась, когда они совершенства в мирской жизни успели добиться, ежели дитятками еще были? – не выдержал Роман. – Экая ты глупоумная, сестра моя.
Настька немедля вышла из себя и покраснела, так что даже веснушки почти исчезли. Тимуру ее стало жалко: поднявшийся на ноги Паплюх глядел на инокиню с насмешливым прищуром, а это означало, что он собирался раздавить ее интеллектом в блинчик. Карен Шахтар негромко, но очень основательно откашлялся, дабы прекратить дискуссию. И тут в здании зазвучала сирена.
Третья дружина состояла из шестерых: Романа, Тимура, Акмаля, Кости, Сергея и Толика. Они собрались там, где коридор расходился двумя рукавами, налево – кельи послушников, направо – аудитории и лестница, ведущая к задним дверям, через которые можно попасть на плац. Шахтар, успевший пообщаться с кем-то из руководства, посуровел лицом пуще прежнего. Он сказал:
– Что-то происходит в Гуманитарном лагере номер пять на территории Атлантической губернии. Нам приказано вылететь туда совместно с дружиной инокинь. Над океаном к нам присоединятся челны действующего военно-воздушного воинства, скорее всего, с Кабо-Верде взлетят… – он замолчал, окинув взглядом лица иеросолдат. Никто из них не знал пока, что такое Кабо-Верде: этих островов не было на обычных картах, ведь там располагалась крупная военная база. Офицер заключил: – Третья дружина, ставлю задачу: через пятнадцать минут собраться возле ангара три «бэ», облаченными для длительного перелета. Летим на блаженных. Дальнейшие распоряжения получите позже. И это не учебный вылет. Выполнять!
Все заспешили к своим кельям, но Тимур задержался, и отец Карен, давно изучивший отроков своей дружины, сказал:
– Спрашивай, Жилин.
– Я… – Тим огляделся: в коридоре теперь никого не было. – Я из-за Настьки… то есть Настасьи Тюриной, ну, это послушница, то есть семинаристка…
– Теперь уже инокиня. Спрашивай! – офицер явно спешил.
– Неугодные мысли посещают, отче! – выпалил Тимур. – Представляю ее себе без… без облачения… Вернее, она сама лезет в таком виде на глаза, ну… как видение, а…
– Всевечный сохрани! – оборвал его отец Карен. – Ты, Жилин, как дитятко еще, а ведь уже не столь юн. Девица ему привиделась… без облачения! Так ступай в душевую и облей чресла ледяной водицей. У нас боевой вылет, понимаешь? Он про необлаченных девиц спрашивает! Переодеваться, бегом!
В общем, отмахнулся от Тима. А ведь тому собственная проблема казалась очень даже серьезной… аж обидно стало. Чресла водой облить – надо же!
Но подбегая к своей келье, Тимур смутился, потому что понял, как выглядел со стороны. С этакой ерундистикой к отцу-командиру в подобных обстоятельствах лезть! Ну кто он в глазах Шахтара после такого? Перед самым вылетом, да не учебным, а натурально боевым…
В просторной келье обитали четверо парней из их дружины: он сам, Роман Паплюх, Акмаль и Костя. Акмаль Надиров, молчаливый чернявый парень, как раз завязывал ботинки, а Константин с Романом о чем-то спорили, при этом одеваясь. Костя Ратмиров – высокий, худой, с тонкими чертами лица, носил контактные линзы. Странно, что его с плохим зрением в САВКС приняли… хотя Паплюх как-то шепнул, что у Ратмирова отец – митрополит, первый помощник Патриарха Тихоокеанской губернии, вот тебе и все объяснение. Тимур, впрочем, не поверил тогда, даже возмутился, что это друг такое рассказывает: какая разница, кто отец у Константина, это ни на что повлиять не может. Роман же в ответ поглядел прищурившись и не стал больше ничего говорить. Константин Тимуру не то чтобы не нравился, но… В общем, он иногда заносчивым казался, надменным даже. Роман, правда, как-то объяснил, что это не надменность, а просто у Ратмирова воспитание такое.
– Опаздываете, иеросолдат! – рявкнул Ромка, сделав страшные глаза. – Ладно, Константин Вениаминович, мы с тобой потом договорим.
Ратмиров с Акмалем закончили переодеваться и быстрым шагом покинули келью, Роман же, встав возле Тимура, ехидно сказал:
– Ты больше отцу-командиру такие глупоумные вопросы не задавай, как на лекции, а если что подобное в голову взбредет – у меня тихо спрашивай, я просвещу.