– Там холодно бывает, – сказал старик. – Выдержишь?
– Выдержу. Русские в сорок первом ведь выдержали, а чем я хуже.
– Ладно, – вздохнул старик. – Что с тобой поделаешь. Ты уж только сюда слишком рано не попади, хорошо?
При этом в голосе его ощущалась некая, не свойственная ему обычно, нотка мольбы.
– Конечно, – сказал Человек старику. – Обещаю. Не раньше, чем закончу.
Около столба копошился электрик – мужик средних лет. На земле лежал набор инструментов в раскрытой настежь кожаной папке, рядом стояла открытая банка пива.
– Привет, – сказал Человек, подойдя к электрику.
– Здравствуй, коль не шутишь, – сказал мужик, взглянув внимательно на Человека.
– А где здесь сигары купить можно?
– Сигары? В жизни не видел. Ты чё, из этих, что ли?
– Из каких из этих?
– Из новых русских?
– А кто это?
– Ну, богатенькие… буржуи…
Человек улыбнулся.
– Знаешь, не все, кто курит сигары, буржуи. Знавал я как-то ребят, которые курят сигары – так их буржуи очень даже боялись.
– Ну… Тут кругом буржуи живут, – электрик показал рукой в сторону озера. Вдоль озера стояли за высокими стенами элегантные белые и розовые дома.
– Как выходные – приезжают, бухают всю ночь, даже фейерверки запускают – в полнеба. Ворьё! – Мужик смачно сплюнул.
– И что – все-все дома – буржуйские?
– А то как же? Откуда ж у работяги деньги на такую роскошь? Тут и генералы, и менты, и начальники.
Электрик отпил пива из своей банки.
– Слушай, ты прямо как с Луны свалился!
– Нет, не с Луны, – уверенно сказал Человек. И продолжил, явно не желая углубляться в тему своего появления:
– Значит, фейерверки? Ну что ж, скоро здесь будет очень большой фейерверк.
– Так ты чего, по фейерверкам спец? – спросил электрик.
– Иногда получалось, – скромно сказал Человек. – А в Москву как попасть?
– А вот вдоль домов иди – и выйдешь на трассу. Там автобусы иногда ходят.
– Спасибо, – Человек поправил на плече вещмешок защитного цвета и пошел вдоль кирпичной стены и ворот, за которыми прятались элегантные домики. Одни из них – прямо перед ним – открылись, оттуда на бешенной скорости выскочила большая черная машина с затемненными стеклами. Тут же ворота стали медленно закрываться, – очевидно, на автоматике, но Человек успел заглянуть внутрь и увидеть особняк целиком. И увиденное ему явно понравилось.
– Что ж, хорошие будут детские садики для ребятишек! – сказал Человек самому себе, улыбнулся и весело помахал охраннику, недружелюбно смотревшего на странного прохожего в черном берете.
А потом зашагал в сторону Москвы.
К вопросу о выносе тела т. Ульянова-Ленина из Мавзолея
– А Вы боялись, – сказал Президент, развалившись в кресле.
Заместитель руководителя Аппарата Президента виновато пожал плечами:
– Черт их знает, вон они какую бучу подняли из-за своих копеечных льгот. А этот трупняк в Мавзолее – он же символ для некоторых. Живее всех живых, ха-ха!
– Однако я сделал это, – довольно сказал Президент и перекрестился. – Похоронил это чучело. В самом конце своего второго срока. Поорал Зюганов с Прохановым, бабки с дедушками помитинговали два дня, и все успокоилось. Хорошая у Вас была идея – перевезти всю эту шушеру в Новогоднюю ночь подальше от Москвы. Всех повыковыривали из стены. Сделали подарок, так сказать.
– Ну вот, теперь осталось звезды на башнях на орлов поменять. Хотя…
– Что? – спросил Президент.
– Может, одну оставим? Вроде как преемственность сохранить.
– Ну, не знаю. Вы можете представить свои соображения, Владислав Юрьевич.
– А что это за шум? За окном? – пробормотал Президент, поднялся из кожаного кресла и озадаченно подошел к окну. То же сделал и его собеседник.
А на Красную площадь входили отряды Первой Конной армии, матросы-балтийцы в черных бушлатах, ровные колонны латышских стрелков. На разбитых полуторках ехали штурмовые батальоны, бравшие Вену, Будапешт и Берлин. Все новые и новые отряды – как ручьи впадают в море – вливались в поток, в котором смешались чапаевские тачанки и словно только что спустившиеся с афганских перевалов советские десантники, партизаны Ковпака и вооруженные винтовками петроградские рабочие, пограничники 41-го в зеленых фуражках и пограничники Даманского в тулупах, конники Котовского и спецназовцы из группы "А", и все это море, море, состоящее из людей, отдавших свои жизни за нехитрые слова "Мы – не рабы, рабы – не мы!" превратилось в океан, который в одно мгновение затопил Кремль, все вокруг него и все внутри него.
– Быстрее, к вертолету! – закричал заместитель руководителя Аппарата Президента.
Вертолет всегда стоял в готовности еще со времен предшественника нынешнего Президента. На всякий пожарный случай. И случай этот явно пришел, и был он даже более чем пожарным.
Но было уже поздно.
В кабинет, гремя сапогами, вошел человек в длинной шинели, вылитая копия того памятника, который стоял когда-то на большой площади. Президент не мог не узнать его, потому что часто видел памятник из окна, когда работал в здании напротив. За ним вошли еще люди, некоторые смутно знакомые по книгам и фильмам, некоторые нет.
Человек в шинели повернулся к одному из них и сказал с легким польским акцентом:
– Товарищ Юровский, зачитайте, пожалуйста, приговор, у Вас ведь есть опыт в этих делах.
Сказки Междуземья
Это написано для одного единственного человека. И ему больше 16, ежели что.
Дочке.
…И наступили в Междуземье новые, совсем новые и совсем нехорошие времена, когда эльфы, люди, хоббиты и гномы стали не доверять друг другу.
Почему – не сказали бы даже мудрейшие из самых мудрейших, хотя и говорил один старый маг, что колдовство может победить правду, потому что правда нагая и беззащитная, а колдовство одето в цветные одежды и велеречиво.
Как бы там ни было, но рухнул, стал никому не нужен Союз Междуземья , все стали искать ответы в разных концах, хотя ответов много, но правда одна. Гремлины, приплывшие из-за океана на длинных лодках с парусами, соблазнили Междуземье своим колдовстом, и погас Огонь Справедливости, что почти целый век горел над четырьмя сторонами света.
Гномы по прежнему добывали изумруды и сапфиры, хоббиты возделывали землю, эльфы составляли из рун слова, люди строили дома и башни, но чем больше они делали свое дело, тем более они становились несчастливыми и бедными, потому что башни, сапфиры, слова и рождающиеся из земли злаки, не освященные Огнем Справедливости, суть только пепел. А дороги, не ведущие к свету, становятся только глухими кривыми окольными тропами.
А в главном городе, на главной площади лежал в своей гробнице Тот, Кто Хотел Хорошего. Он лежал и молчал, но даже его молчание вызывало страх вурдалаков, оборотней и гремлинов и ночные кошмары орков, троллей и гоблинов.
Между тем орки притащили как-то откуда-то какого-то серенького зачуханного гоблина, которого сделали Главным Начальником Междуземья. Правда, и в этом они просчитались. Гоблин, почувствовав свою начальственную силу, сожрал пару самых заметных вурдалаков, приструнил опьяневших от собственной безноказанности волколаков-оборотней, и даже с заморскими гремлинами стал разговаривать громко, не как его предшественник, вечно напившийся перебродившего эля Йебн. Что, впрочем, ничуть не изменило горькую судьбу тех, кто из всех слов первым ставил слова Труд и Работа.
Ходила между жителей Междуземья легенда, что где-то в океане, чуть ли не перед самой землей гремлинов, лежал остров, на котором стоял замок, и что в том замке хранилась искра, сохраненная последними воинами Междуземья от погасшего Огня Справедливости, но так ли это, или было это лишь красивым преданием – кто же то знает.
И так шли год за годом дни в Междуземье – орки собирали на дорогах свою кровавую дань с несчастных путников, гоблины обирали кротких хоббитов, тролли взымали налоги с гномов, заезжие баньши зашивали рты эльфам, вурдалаки и упыри сосали кровь из людей. И, казалось, будет вечна эта тьма над Междуземьем. Всё молчал и молчал в своем каменном гробу Тот, Кто Хотел Хорошего, и не пели свои веселые песни хоббиты, и не читали волшебные стихи эльфы, потому как были их рты зашиты, и даже упрямые и свободолюбивые гномы словно забыли волшебные и мудрые сказки, которые передавались некогда ими из поколенья в поколенье.