– Полундра! – закричал Платон. – Свистать всех наверх!
Никто не отозвался, видно, Василий целиком ушел в буфетчицу Катю. Снова сгустилась ватная тишина. Платон нахлобучил порванную шляпу, решительно встал и пошел в заднюю дверь – если кого-то и можно было найти, так только там. Платон медленно шел длинным кривым коридором, какой бывает в старорежимных коммунальных квартирах или, к примеру, в их бараке на Юбилейной улице. Хотя почему к примеру, подумал Платон, он же и есть сейчас на своей улице, только в Кейптауне. Вдруг кто-то схватил его сзади за плечо. Платон резко обернулся – перед ним стояла красивая нестарая женщина с распущенными волосами и блестящими, как у кошки, глазами. В одной руке у нее был огромный подберезовик, в другой – топор. Платон завороженно смотрел на мерцающее лезвие, с которого капало что-то ржавое. Лезвие начало медленно подниматься вверх. «Василий!» – заорал Платон из всей мочи, но не услышал своего крика – в коридоре стояла абсолютная, космическая тишина. Нервным пульсом забилась мысль – бежать, бежать, повернуться и бежать что есть сил, но от ужаса он не мог даже пошевелить рукой, чтобы прикрыться от удара, тело словно окаменело. Окровавленный топор поднялся над самой головой Платона. «Жаль, Артист мне вместо шляпы шлем не дал… пробковый, мог с каких-нибудь съемок заваляться», – глупо, но спокойно подумал Платон и даже удивился, отчего последние мысли в жизни бывают такими глупыми.
Щербатое лезвие на секунду застыло в воздухе и начало медленно выписывать крест.
– Что это, ядрена-матрена? Мужа зарубила, а меня тем самым топором перекрещивает? – снова удивился Платон.
– Смертушку не обманешь, – загадочно произнесла мужеубийца, не открывая рта.
Глаза женщины потухли, топор выскользнул из руки и упал неожиданно громко. Тело с этим звуком словно ожило, Платон ринулся прочь и… проснулся. Его попутчики, за исключением матроса, сидели на своих местах и тихо чаевничали. Платон помотал головой, вытрясывая кошмар, в висках сразу вспенилась похмельная боль, так что он даже не удержал стона. Потом, придя в себя, поздоровался со всеми – ему вежливо ответили. Пелагея Никаноровна с понимающей улыбкой предложила стакан чаю с бутербродиком. Платон согласно поблагодарил – горячий чай сейчас просто был необходим для выживания его личности. Скинул ноги, задвинул их под полку, потом еще глубже и тут же засосало под ложечкой – там было странно пусто. Забыв о боли и о чае, Платон мигом очутился на полу и обшарил глазами подполочное пространство – сбоку лежали чей-то чемодан, пара баулов, его красный пакет с подарками, но Шелапутовой посылки не было. Самое плохое – посылки не было!
Пока Платон преодолевал российские дали, в месте его отправления вдруг случилось событие невероятное, которого никто из обитателей дома по улице Юбилейной, 17, уж никак не ожидал. Сначала все, бывшие в тот вечер дома, подумали, что опять к Салтычихе приставша с ОМОНом нагрянула, но, вглядевшись, поняли, что-то другое, уж больно много было милицейского начальства с жирными звездами на плечах. Старший, целый полковник, степенно осмотрелся, ему услужливо подсказали, и начальник прошел в подъезд. Все, выглянувшие в коридор – мало ли чего, – увидели, как милицейская делегация остановилась у комнаты Ветерана, полковник вежливо постучал в дверь. Все расслышали хрипловатый голос:
– Кого там черти принесли? Не заперто, знаете же…
Полковник оглянулся на своих и толкнул дверь.
– Вы Котов Иван Селиванович?
Ветеран быстро, как мог, поднялся с дивана и оправил одежду.
– Так точно, товарищ полковник! А … это… ко мне… Вы?
– Полковник Демиденко. – Милицейский начальник козырнул. – Плохо, что не заперто, Иван Селиванович, вот так вот наших ветеранов и грабят. А мы к вам с хорошей новостью. Наши сотрудники постарались, крепко постарались да нашли ваши награды. Будет, что к 9-му Мая надеть, да. Капитан!
Капитан, стоявший у полковника за спиной, вытащил из черного старомодного портфеля коробочку, раскрыл и, улыбаясь, протянул Ветерану.
– Ваши? Признаете, Иван Селиванович? По номерам мы сверили с военкоматом – ваши, ваши.
Все, кто столпился за милицейскими спинами, первый раз увидели, как фронтовик заплакал. Заплакал молча. Ветеран утирал слезу дрожащей рукой и не решался взять коробку. Капитан положил награды на стол и опять шагнул за спину начальства.
– Эх, смотри, наша милиция-то нас бережет, кто бы мог подумать, – смешливо вякнул Артист, но под строгим взглядом обернувшегося майора улыбку стер.
– Поздравляем, Селиваныч! – захлопала в ладоши Салтычиха, за ней захлопали и Шелапут, Василинин Сергей и даже Артист.