Крепко держась за «старину», которая в массе своей заимствована от греков и католиков, но выдавая ее за свою, исконно русскую, мы пребывали в вечном испуге перед переменами. «Все боятся культуры, т.е. различения, оценки, анализа, без которого культура невозможна. Отсюда всегда пугливая оглядка на прошлое, потребность «возврата», а не движения вперед. Все всех зовут куда-то и к чему-то «возвращаться», причем возврат этот оказывается, одновременно, и концом, завершением истории посредством апофеоза России»43.
Отсюда – множество негативных явлений, которые мы не любим афишировать. Например, нам слабо присуща свобода слова и вообще право иметь собственное мнение. «Говорят, в Западной Европе за мысли, считавшиеся еретическими, сжигали. Это правда, но надо заметить, что сжигали обыкновенно после публичных диспутов, после опубликования идей, которые потом провозглашались преступными. Мысли давали родиться и высказаться, а не душили ее в потемках так, чтобы она оставалась никому неизвестною»44.
Наша культура, безусловно, возникала из родников народной жизни, но насыщалась силой, идеями и содержанием из западных аналогов в неменьшей степени, чем из отечественных или греческих. Поэтому, и говорить о нашей «исключительной самобытности» едва ли уместно. «Насчет созидания, насчет творчества, самобытного устроения, прочности и т.п. Россия остается еще сфинксом; способна ли она ко всему этому – еще вопрос, и очень горький даже»45.
Хуже того, что, став достоянием очень незначительной на фоне остального населения группы лиц, русская культура не орошала собой человека. Отсюда – наше вопиющее и неистребимое по сей день бескультурье, особенно в быту и в труде…
V
«А как же Церковь?» —спросят нас. Ведь общеизвестно, что русское общество было насквозь пронизано духом христианской любви, и именно Церковь с первых дней своего существования боролась за личность и призывала «милость к падшим». «У нас не только признается, что русский народ – народ христианский, но напыщенно заявляется что он – христианский народ по преимуществу и что Церковь имеется исключительно у нас и что мы имеем монополию веры и христианской жизни»46.
Более того, осмелимся категорично утверждать, что не политическая удельная власть, не местные князья, а священноначалие Русской церкви создало централизованное Русское государство при активной поддержке Константинопольских патриархов и Византийских императоров. В течение нескольких веков духоносные лица из числа русских епископов и монастырских старцев, преподобных и святителей, направляли княжескую власть в этом направлении. По этой причине круг вопросов, отнесенных у нас к власти епископата, был традиционно чрезвычайно широк, а само отношение к Церкви в русском человеке – сыновье. Наш благочестивый предок мог легко пойти против власти местного воеводы или губернатора, но, как правило, был послушен местному священнику, которому вменял свойство непогрешимости, как католики – Римскому папе. Впрочем, и в те прошлые века не все было однозначно, судя по старинной пословице: «Смелого ищи в тюрьме, глупого – в попах»47.
Удивительно, однако, было бы ожидать, что в обществе, которого лишь слегка коснулась тень культурной зрелости, необразованном и тотально неграмотном, где только при Петре Великом иереи начали сдавать экзамен на знание Катехизиса прежде, чем приступить к служению в приходе, а епископы вполне считали себя свободными и от патриарха, и от батюшки-царя; где, вплоть до середины XIX века не было самостоятельных исследований ни в области богословия и канонического права, могла образоваться глубокая, осознанная народная вера. Осознанная – значит, основанная на знании, а не на эмоциях, чудесах и «ощущениях» неведомого Бога. А знаний у нас, как раз, было очень мало.
Легко вменяя католикам «измену Православию», наши патриоты не удосужились в то же время поинтересоваться, а насколько мы сами вросли в Церковь, и имеет ли христианская вера у нас глубинный характер. Да, мы и в самом деле не дерзали в отличие от латинян расширять Символ веры или утверждать новые догматы – о непорочном зачатии Пресвятой Богородицы, о первенстве Римского епископа и его безошибочности и т.д. Но, очевидно, не по той причине, что оставались тверды в своей вере, переданной нам греками, а потому, что не доросли до способности касаться этих вопросов; мы просто отвергали «римские» нововведения, не удосуживаясь их содержательным разбором.
43