— Думаешь, отступят из‑за больших потерь?
— На начальной стадии битвы под Брестом войска Лещинского тоже весь день атаковали. Но там у нас было поплоше оружие. Да и у них артиллерия имелась…. А тут…. Нет, не знаю. Не понятно, сколько мы положили. Иногда мне казалось, что уже несколько сот тысяч….
— Ваша милость, — козырнул жутко уставший начальник штаба дивизии, — подсчитали боеприпасы.
— Ну наконец‑то. Сколько осталось?
— К 'Ели' и 'Кедру' часа на три боя мин осталось. К 'Пихте' часов на шесть.
— А патроны?
— Еще хуже. Порядка пятидесяти на 'ствол'. Это без учета расхода картечниц, которые жрут их словно безумные. Как вы понимаете…
— Приплыли… — тихо выдохнул, сев на раскладной походный граф. — С такими запасами минут через десять пехота останется только с холодным оружием.
— А что с людьми?
— Тысяча двести пять ранено, из них триста восемь серьезно. Четыреста двенадцать — убито. Но из тяжелораненых многие до утра не доживут. Сильные кровотечения. Да еще и грязи много в ранах. Дивизионный медик говорит о том, что, если полсотни встретит рассвет — уже хорошо. На ноги вообще никого из них не обещает поставить в этих условиях.
— Хреново, — хмыкнул граф. — Получается у нас без малого тысячу безвозвратно выбили.
— Получается так, — согласился полковник. — Плюс еще кто‑то из средних и легких умрет от заражения крови. Слишком много грязи в ранах.
— А сколько мы выбили у маньчжуров оценить можете? — Поинтересовался Евдокимов.
— Никак нет. Даже порядки. Полагаю, что слово 'много' вас не устроит.
— Верно полагаешь, — усмехнулся Меньшиков. — Так и мы считать горазды.
— Кроме того, нужно утра дождаться. Слышите — все поле стонет. Это раненые, что не смогли на своих двоих уйти с поля боя. Сколько их доживет до утра я не знаю. Но им, в отличие от наших раненых, никто медицинской помощи не оказывает. А грязь там не хуже. Да и кровотечения.
— А к нам не полезут?
— Я усилил посты. Приказал добивать.
— Хорошо. Не до них сейчас…. Ступай. Хотя бы часик вздремни. Досталось тебе. — По — отечески мягко произнес Евдокимов.
— Но дела не требуют отлагательств.
— Если завтра будет новый бой, то ты будешь нужен со свежей головой и на ногах много больше меня. Я так, — махнул Евдокимов рукой, — знамя. Ступай. Поспи. Это приказ. И ты Александр Данилыч отправляйся в палатку. Царапина оно царапина. Но все одно крови много потерял. А тут уж я посижу….
Утро было, на удивление солнечным, а чистое голубое небо казалось каким‑то совершенно неестественным. Меньшиков даже поежился.
— Что, Александр Данилыч, не по себе? — Поинтересовался с усмешкой генерал.
— Есть немного.
— Мне тоже показалось, что утро слишком доброе… после вчерашней драки. Однако… — Евдокимов замолчал, хитро улыбнувшись.
— Что?
— Оно оказалось действительно добрым. Конные егеря, что я отправил в ближнюю разведку, донесли — маньчжуры отступают на Гирин. Их заметили, но лишь выставили небольшой заслон в пару сотен. В бой вступать не решились, опасаясь спровоцировать нас на удар. Видимо. Хотя, кто их знает?
— А языки что говорят?
— Ничего. Нет пока ни одного. Я приказал нашим не геройствовать. На новую бойню у нас нет боеприпасов.
— Да уж… — покачал головой Меньшиков. — Получается, что мы их таки сломили?
— Кто их знает… — пожал плечами генерал. — На первый взгляд так. Но может и военная хитрость какая. Впрочем, нам их маневр на руку. Я уже выслал курьерскую группу в Нерчинск за боеприпасами. Там уже должны были подготовить обоз с охранением. А мы пока здесь, в городе посидим. Осмотримся.
— И сколько ждать? Не упустим ли инициативу?
— А вы хотите наступать без патронов? — Удивленно повел бровью Афанасий Петрович.
— А они знают, что у нас их нет?
— Если мы выдвинемся, то они, безусловно, продолжать беспокоить наш походный ордер набегами. Сколько мы сможем отстреливаться? День? Два? Три? А потом нас раздавят. К тому же, у нас есть замечательный повод — нужно похоронить павших. А их тут должно на поле остаться несколько десятков тысяч. При меньших потерях они бы не отступили.
— Это дел максимум на неделю. А что потом? Что мы бойцам скажем?
— Что после тяжелого боя им нужно отдохнуть. Серьезно. С боями шли столько дней. С бабами помиловаться. Поесть — поспать спокойно. Да и раненых, кого можно, на ноги поднять. Мы не в том положении, чтобы оставлять их. Перебьют. Как есть перебьют. А так, тех, что не встанут за эти две — три недели, отправим обратно с охранением, что приведет обоз.