Я бы могла – и теперь с завязанными глазами нестись вперед, утверждая свое, себя и всех, за свой страх, – но это были бы ложь и упрямство, а не сила. На своих плечах упрямо тащить кого-нибудь всегда – и грех, да и не выйдет из этого ничего, из такого «превышения власти», ибо это против нашей же заветной правды «о всех и о каждом», о том, что если я несу другого, то лишь потому, что и он может меня нести, когда понадобится, так же.
Все, что говорю, страшно серьезно. И относится оно к претворению символа в реальность, к самому началу этого процесса. То есть: к жизни, к новым взаимоотношениям в течение жизни, – к возможному Таинству. Помни, что мое неверие – лишь неверие в нас – и больше ничего. Неверие, что мы, определенные трое людей, можем почувствовать себя тремя, которым можно совершать Таинство. Каждый из нас в отдельности (а то и вместе даже) сейчас же кинулся бы туда, где оно уже свершилось бы. Мы ведь и единомысленны, и очень любим друг друга, – мы только не три, как нужно; то есть я не верю, что я часть этого треугольника, значит, и не верю в этот треугольник, и пока не верю я, – его и нет.
Может быть, детка, об этом не нужно очень много разговаривать. Отдать и неверие свое, как прежде веру, в Его любовь. И нелюбовь свою, как прежде любовь, – в Его волю. Умереть – в Его воскресение – если умирается. Так я, должно быть, и сделаю. Но теперь только страшно, и непривычная пустота ярко, жутко и безнадежно ощущается. Я допускаю, что это обман, как всегда допускаю чудо. Я должна была сказать им (и тебе) о факте этого моего отсутствия веры и любви, а затем опустить занавес, – даже и для себя, если только возможно. Да будет – не моя воля[337].
Александр Парнис (Москва), Стефано Гардзонио (Пиза)
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЧЕТЫРЕХУГОЛЬНИК
ХЛЕБНИКОВ – БУНИН – ДЖОЙС – БЕККЕТ (НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ)[338]
Современная литература все более развивается по принципу: «кто может – тот поймет, а кто не может – тому и объяснять нечего». Пруст доступен не всякому, одна из книг Джойса требует несколько месяцев напряженного внимания, а другая – тома комментариев.
Пути четырех великих писателей ХХ века, представителей разных культурных традиций и направлений в русской и европейской литературах – Хлебникова, Бунина, Джойса и Беккета – неожиданным образом пересеклись c судьбой одной итальянско-русской семьи. Но не все члены этого «четырехугольника», по-видимому, знали друг о друге. Скорее всего, для Джойса и Беккета существование Бунина и Хлебникова было terra incognita. Как и где пересеклись пути четырех классиков русской и европейской литератур?
Настоящие разыскания вводят в научный оборот ряд малоизвестных биографических фактов и материалов, связанных с творческой биографией Велимира Хлебникова и историей его рода, а также с историей семьи известного итальянского композитора Микеле Эспозито (1855–1929)[339].
Иван Бунин, один из виднейших представителей реализма в русской литературе, был ярым противником модернизма и авангарда. Он ненавидел многих символистов, акмеистов и прежде всего футуристов, которых называл «мошенниками» и «хулиганами», а Хлебникова просто считал «сумасшедшим»[340]. Он иногда встречал главу футуристов-будетлян на дореволюционных публичных выступлениях или в литературно-художественных салонах, но вряд ли они были лично знакомы. Ненависть к футуристам Бунин сохранил на всю жизнь, о чем свидетельствуют его многочисленные замечания разных лет.
В своих мемуарах он писал:
А вот в числе ненормальных вспоминается еще некий Хлебников. Хлебникова, имя которого было Виктор, хотя он переменил его на какого-то Велимира, я иногда встречал еще до революции (до февральской). Это был довольно мрачный малый, молчаливый, не то хмельной, не то притворявшийся хмельным. Теперь не только в России, но иногда и в эмиграции говорят и о его гениальности. Это, конечно, тоже очень глупо, но элементарные залежи какого-то дикого художественного таланта были у него. Он слыл известным футуристом, кроме того и сумасшедшим. Однако был ли он впрямь сумасшедший? Нормальным он, конечно, никак не был, но все же играл роль сумасшедшего, спекулировал своим сумасшествием. В двадцатых годах, среди всяких прочих литературных и житейских известий из Москвы, я получил однажды письмо и о нем[341].
337
Перифраз, ср.: «Отче! О если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22:42).
338
Автор первой части статьи А. Е. Парнис, вторая написана С. Гардзонио. Поскольку обе части посвящены одной теме и вместе с тем отражают разные фазы ее исследования, то повторы в них неизбежны.
339
См. о нем:
340