Зато еврейские активисты были ловким Витте тайно информированы заранее и «восприняли манифест как прорыв черносотенного фронта» — так им было внушено. И повели себя вызывающе, развивая политическое наступление — организуя не только антиправительственные манифестации, но и баррикады и пытаясь, как тогда выражались, «оседлать революционную ситуацию», перевести ее в вооруженное восстание. Дирижировал вылазками на местах прекрасно подготовившийся к оглашению Манифеста, самоорганизовавшийся 13 октября 1905 года петербургский «Совет Рабочих Депутатов», в котором рабочих-то вовсе и не было, а «от имени» рабочих (ах, уж это излюбленное еврейское «от имени»!) выступили получившие крупные субсидии Шиффа «Троцкий»-Бронштейн, Бревер, Эдилькен, Гольдберг, Фейт, Мациев, Брулер и прочие такие же.
Для справки, чтобы понимать, откуда ноги растут, полезно знать, что в компаниях «шестидесятников» периода хрущевской Отепели, — среди которых большим влиянием пользовались возвращенные Хрущевым и его главным идеологическим советником Куусиненом из концлагерей и реабилитированные троцкисты, — упорно еще ходила версия, будто Троцкий, а не Ленин был в революцию первой фигурой, потому что жена «Троцкого-Бронштейна энергичная «Седова» была дочерью крупного еврейского банкира, принадлежавшего к пулу «Кун, Леб и Ко». И что лишь после провала открыто еврейской революции 1905 года, Троцкий в 1917-м году якобы сознательно уступил номинальную первую роль «Ленину» с паспортно русской фамилией Ульянов (дедушка у того А. Бланк тоже был якобы повязан на петербургский филиал банка того же пула). Троцкий разъяснил: «Чтобы еврей был только вторым». Хотя делал переворот именно он, Троцкий, а Ленин-Ульянов в это время дрожа прятался на конспиративной квартире и пришел, лишь чтобы произнести речь, когда дело было уже сделано. Не знаю, насколько тут что достоверно, но я слышал эту версию, бывая тогда по молодости (и ради информации) в этих компаниях, не однократно. В частности, ее распространял вернувшийся из ГУЛАГа и слывший политически весьма информированным спецкорр АПН Аграновский. Я попытался эту версию, едва предоставилась возможность, проверить в архивах, осторожно выспрашивал Мариэтту Шагинян. Но она качала головой: «Кто теперь знает! Кто знает… Определенные связи были. Нет дыма без огня. Но лучше в это дело не лезть». Белые эмигранты же, с которыми мне довелось пообщаться по работе, откровенно были зациклены на троцкистской версии.
Безусловно одно: компания Троцкого расценила царский Манифест от 17 октября «капитуляцией» перед еврейским революционным напором и призвала к усилению напора — к вооруженному восстанию. Однако и Союз Русского Народа не бездействовал. Он оказался предупрежденным из окружения Царя. Ходила потом легенда, что не выдержал виттевского уговора предварительного молчания сам опамятовавшийся Николай Второй. О чем был разговор с Дубровиным, не известно. Но накануне оглашения Манифеста в воскресенье 16 октября по призыву Союза Русского Народа все русские люди были оповещены, чтобы собраться в церквах, рассчитаться на «черные сотни» и превратить храмы в опорные пункты борьбы с гидрой иудо-масонской революции.
С.Ю. Витте ругали почем зря и раньше, но после Манифеста 17 Октября он теперь окончательно превратился для правых в самую ненавистную фигуру — в олицетворение наступления «жидовствующих» по всему фронту. Черносотенцы на собраниях в церквях 16 октября открыто поименовали Витте злокозненным «графом Полусахалинским» (ибо именно за Портсмутский мир, предавший Россию и отдавший японцам половину Сахалина, Витте еще изловчился получить графский титул). 16 октября на собраниях в церквях по всей стране черносотенцы открыто предупреждали народ, что ставленник еврейского капитала граф Полусахалинский приготовил русскому народу еще более страшную подлость, чем пораженческий Портсмутский мир, что он завтра сдаст страну евреям.
И даже советский историк признает: «В данной ситуации призыв продемонстрировать верность престолу легко нашел отклик. Трудно сказать, кто бросил клич собираться у стен храмов. В конце концов, ничего необычного в шествиях с иконами и царскими портретами не было. Важно то, что местные власти и правые круги с готовностью ухватились за эту мысль. Впрочем, в тех случаях, когда власти считали манифестации ненужными, черносотенцы обходились без их поддержки. В Баку генерал-губернатор С.А. Фадеев запретил сборища. Но вот явились к его дому черносотенцы с требованием разрешить патриотическую Манифестацию. После долгих и настойчивых просьб и требований толпы генерал-губернатор уступил, заявив, что слагает с себя ответственность за последствия. Так было по всей России». Витте требовал от губернаторов разогнать черносотенцев, но те были бессильны действовать по его приказу, ибо на улицы массово вышел простой народ.