Если в естественных науках стандарты в эпоху Возрождения сделали значительный шаг вперед по сравнению со Средневековьем, то в этнографии ситуация оставляла желать лучшего. Предвзятые суждения европейцев о людях, населявших далекие страны, оставались такими же ложными и фантастическими, какими были в знаменитых «Приключениях…», написанных английским рыцарем XIV в. сэром Джоном Мандвиллем. Примерно такими же были и представления европейцев о жителях Московии. Положение дел не облегчало то обстоятельство, что ближайшие западные соседи – поляки находились большую часть времени в состоянии войны с Россией. Стараясь привлечь на свою сторону в этих войнах другие католические монархии, поляки прикладывали все усилия, чтобы очернить своего врага, пороча его как язычников-турок8.
Одним из главных ренессансных стереотипов в отношении России была ее азиатская идентичность. С учетом расположения на восточной окраине Европы, экзотических нарядов ее посланников и всеохватывающей деспотичной власти монарха над подданными было легко сделать вывод, что это европейское государство является по своей сути не менее восточным, чем Персия или Китай. Когда в 1570 г. фламандский картограф Авраам Ортелий составлял атлас Theatrum Orbis Terrarum, то изобразил русского царя в монгольской юрте9. Примерно 40 лет спустя французский младший офицер Жак Маржере совершил большое путешествие по России и жаловался, что многие европейцы до сих пор не в курсе, что к востоку от Венгрии расположены христианские страны10. В шекспировской Англии неизменными персонажами на сцене являлись «московитские чужестранцы» и «скифские чудища»11. В других случаях восточная суть России проявлялась в еще более мрачных атрибутах. Один германец предупреждал, что скрытная восточная страна представляет собой угрозу не меньшую, чем монголы прошлых веков: «[Царь] ужасно могущественный. Уже захватив большую часть Ливонии, он готовится напасть на Германию… Мы можем только молиться о милосердии Божьем, чтобы… никогда не попасть под его иго, поскольку его тирания будет такой, что мы предпочли бы умереть, если нас завоюют турки, татары или московиты»12.
Клише закрепилось. Вплоть до настоящего времени экзотизм России, восточная география и зачастую репрессивные правители подпитывали западные представления о преимущественно азиатской сути этой страны. Такая характеристика звучала от представителей самых разных частей европейского политического спектра. Когда в 1839 г. Россию посетил французский аристократ маркиз Астольф де Кюстин, то многое напоминало ему Восток – от разреза глаз жителей («плутовской взгляд азиатов») до самодержавного правления («восточный деспотизм»)13. По его словам, «здесь мы находимся на границах Азии»14. Карл Маркс видел в царской империи «полуазиатский» и «восточный деспотизм»15. «Колыбелью Московии было кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов. А современная Россия есть не что иное, как преображенная Московия», – обличал он16. В XX в. выдающийся китаевед объяснял, как политический строй Советского Союза выдает его «восточные корни»17. А вскоре после распада Советского Союза журнал «Тайм» выражал обеспокоенность, что «Россия может пойти по азиатскому пути»18.
Разумеется, с момента принятия христианства в конце X в. большинство жителей России отрицали свою принадлежность к восточному миру. В частых войнах с центральноазиатскими кочевниками жители средневековой Руси считали себя защитниками Креста от жестоких степных язычников («поганцев»). Начиная с XVIII в. Петр Первый и его наследники стремились навязать империи западный путь развития, и образованные россияне были склонны согласиться с утверждением Михаила Горбачева, что «мы – европейцы»19.
Однако географическое положение России, в двух частях света на континенте Евразии, создавало определенную двойственность в представлениях жителей о ее континентальной принадлежности. В ранний период русской государственности, когда в XI–XII вв. процветали киевские княжества, Русь установила культурные и торговые связи как с европейскими, так и с азиатскими странами. Монгольское вторжение и последующее иго в XIII в. обрубило связи России с Западом. И даже после того как два века спустя Московское княжество освободилось от ига Золотой Орды, оно оставалось во многом изолированным от остальной Европы.
11
Слова поэта елизаветинской эпохи Томаса Лоджа, см.: Ruffmann K. H. Das Russlandbild im England Shakespeares. Göttingen: Musterschmidt. 1952. S. 171.
13
Custine A. de. Empire of the Tsar: A Journey through Eternal Russia New York: Doubleday. 1989. P. 214, 230. Общий обзор французского восприятия России см.: Adamovsky E. Euro-Orientalism: Liberal Ideology and the Image of Russia in France ca. 1740–1880 // French Studies of the Eighteenth and Nineteenth Centuries 19. Bern: Peter Lang, 2006 (Русский перевод по: Кюстин А. де. Россия в 1839 году: в 2 т. / пер. с фр. под ред. В. Мильчиной. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. Письмо девятое.
15
Wittfogel K. A. Russia and the East: A Comparison and Contrast // Slavic Review. 1963. № 22. P. 632.
16
Цит. по: Szamuely T. The Russian Tradition. New York: McGraw-Hill. 1974. P. 19 (Русский перевод по: Разоблачение дипломатической истории XVIII века. Гл. IV. URL: https://scepsis.net/library/id_883.html
19
Gorbachev M. Perestroika: New Thinking for Our Country and the World. New York: Harper & Row. 1987. P. 191.