В дверь купэ осторожно постучали. Проверка билетов. Бочком втиснулся контролер.
— Madame, monsieur, s’il vous plaît…
— Анна, не вставай. Я покажу, — жестким бессонным голосом тут же откликнулся Семен.
Муж протянул билеты. Контролер так сладок, так любезен. Дети пошевелились. Ника муркнул, как котенок. Анна так и глядела в потолок. В качающийся потолок купэ.
Дверь хлопнула. Франция. Они едут по Франции.
Анна уже была во Франции. Давно. Вместе с сестрой Тусей. В другой жизни. Ее больше нет. Где Туся? И Туси, может быть, уже нет. А Анна еще есть. И теперь Франция станет ее пристанищем. Домом? Никогда. Это Семену нужен дом. А она — поэт; какой ей дом, когда для нее дом — весь мир? И нигде дома нет. Не будет. Не построит.
А они думают — мать, жена…
«Чрез решетки дико тянем руки. Камни лупят по скуле стены. Мы уже не люди — только звуки. Еле слышны… вовсе не слышны…»
Так проехали всю ночь. Последняя ночь, им проводники сказали. Утром — Париж.
Так и пролежала всю ночь — с открытыми глазами.
И снег расстояний их заметал. И гудели, плакали встречные поезда; и их поезд отвечал стоном, свистом.
А утром поезд встал, грохнув, содрогнувшись всем тяжелым железным телом. Замер, огромный, уставший бежать зверь.
Анна погладила на запястье браслет — серебряную змею.
Дверь купэ отъехала. В проем всунулось поросячье-розовое умытое лицо. Бодрый, свежий голос по-русски выкрикнул:
— Восточный вокзал! Все, Париж, прибыли, господа! Подъем!
Аля вскочила, не расчесывая, стала укладывать волосы, они призрачной паутиной путались между пальцев. Ника лениво спустил ноги с полки. После сна у него опухло лицо, он стал похож на бегемотика. Русые кудри, алые губки бантиком. Не мальчик — рождественская открытка.
Семен легко, как с коня, спрыгнул с верхней полки. Его лицо — вровень с глазами Анны.
— Аня! Вставайте. Приехали!
Вот теперь у нее были закрыты глаза. Притворялась спящей.
— Анюта, — шепнул Семен и ласково потряс ее за голое плечо, высунувшееся из-под жесткого верблюжьего одеяла, — Париж…
Распахнула глаза. Обернула голову. Семен ужаснулся холоду, что тек из зеленых — две крымские забытые виноградины, — любимых глаз.
— Париж. Ну что ж. Надо вставать.
Она выбросила из-под одеяла ноги. Семен принял ее на руки, будто она прыгала наземь с балкона. С солнечной приморской веранды, увитой плющом и диким виноградом, а не с жесткой полки душного купэ. «Какая легкая, худенькая. Так легко ее держать. Так тяжело…»
Увязывали баулы. Уталкивали разбросанные по купэ вещи в сумки. Ника весело плясал на чемодане. Анна нацепила черный берет, скособочила его, нахлобучила на ухо. Мельком погляделась в круглое зеркальце — вытащила из сумки. Опять зеркальце в сумку швырнула.
Красавица! Париж оценит. Мысли текли быстрые, язвительные, жестокие.
Как жить будем? Где? Что делать будем?
Вытащили чемоданы и сумки на перрон. Из трубы паровоза валил густой черный дым, и Анна глубоко дышала чужой гарью. Еще пахло свежевыпеченной сдобой; еще — странно, здесь, на вокзале — молотым кофе. Она сглотнула. Есть захотелось.
Брось, Анна, не хнычь, терпи! Как мать твоя покойница говорила: «Не балуй себя едой и питьем! Чем слаще ешь — тем горше плакать будешь на Страшном Суде!».
— Вот мы и в Париже, Семушка.
Повернулась к нему всем корпусом, как в танце. Он испугался: вдруг за руку возьмет и сейчас тут, на перроне, затанцует?! Засмеялась, прочитав его мысли. Он криво улыбнулся в ответ.
Куда сейчас? А бог весть куда. У Семена адрес, он поведет их, поводырь!
На привокзальной площади взяли такси. Седой благообразный таксист помог им погрузить в авто багаж. Услышав, как супруги по-русски переговариваются, по-русски вымолвил:
— Я тоже русский. Вы откуда? Из Петербурга? Речь питерская, по выговору!
— Из Москвы, — сказала Анна, не глядя на таксиста. — А вы из Питера?
Слеза уже бежала, дрянь такая, по щеке.
— Из Питера! Я ведь генерал, друзья мои! Я — друг Юденича. Погибла Россия!
Не глядела на него — боялась разрыдаться в голос. Старик тоже плакал.
Как он хорошо сказал — не «господа», а «друзья».
— Вам куда, милые? Без денег довезу!
Семен сунул таксисту-генералу записку.
— А, улица Руве, девятнадцатый район! Не из роскошных местечко… Рабочие живут. Железная дорога рядом, фабрики… Бойни неподалеку… запахи, крики… ни парка, ни бульвара, где детишек-то будете выгуливать, бедные вы мои?
Правильно, бедные, жестко думала Анна, по поклаже видать.