Русский Париж

«И давний друг отводит взгляд»

… Тяжелый путь за прошлый грех
Одним длинней, другим короче;
Но всех роднят напевы вьюг,
Кто в дальних странствиях обижен.
Зимой острее взор и слух,
И Русь роднее нам и ближе.
И я смотрю… Темнеет твердь.
Меня с тобой метель сдружила,
Когда на подвиг и на смерть
Нас увлекал в снега Корнилов.
Те дни прошли. Дней новых бег
Из года в год неинтересней, —
Мы той зиме отдали смех,
Отдали молодость и песни…

Эти строки были написаны в начале 20-х годов казачьим офицером Николаем Николаевичем Туроверовым. Родину он покинул по той же причине, что и миллионы соотечественников.

Участник Первой мировой и Гражданской войн. Сражался на стороне белых. В 1920 году — эмиграция.

Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук,
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода.

После недолгого пребывания в Сербии Туроверов переехал в Париж.

Своим соотечественникам он признавался, что еще в детстве мечтал об этом городе:

— Он был для меня как давний друг, с которым предстоит встретиться после долгой разлуки…

Один из сослуживцев Николая по лейб-гвардии Атаманскому полку с грустной усмешкой перебил:

— Только этот давний друг теперь отводит взгляд при встрече… Я знал иной, довоенный Париж — приветливый, веселый, радушный… Теперь мы для него — жалкие эмигранты. Великий город приготовил для нас суровый экзамен на звание Человека…

Туроверов выдержал этот экзамен. Грузчик, сторож, разнорабочий, студент Сорбоннского университета. Потом — работа в банке, служба во Французском иностранном легионе, участие во Второй мировой войне.

В Париже, когда стал неплохо зарабатывать, Николай Туроверов пристрастился к коллекционированию: гравюры, книги, рукописи, русское оружие и элементы военного дореволюционного обмундирования. Ему даже удалось основать Казачий музей. Он был избран председателем парижского Казачьего союза, часто публиковался в газетах и журналах.

В Париже вышло несколько сборников стихов Николая Николаевича.

В общем-то, относительно благополучная судьба русского эмигранта во Франции. Не многие соотечественники Туроверова смогли так успешно освоиться на новой родине.

— Я просто знал, чего хотел добиться, и любил страну, в которой живу… — заявлял он журналистам. — Ну а Россию, детство, юность, радостные и печальные события я сохраню в памяти:

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл изнемогая,
За высокою кормой.
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо —
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда…

Иная судьба

Владимир Дукельский оставил стихотворное воспоминание о встрече в 1920 году в Константинополе с Борисом Поплавским. Два семнадцатилетних эмигранта, поэтические натуры, быстро нашли общий язык.

Я знал его в Константинополе,
На Брусе, в Русском Маяке,
Где беженцы прилежно хлопали
Певцу в облезлом парике;
Где дамы, вежливо грассируя,
Кормили бывших богачей,
Где композиторскую лиру я
Сменил на виршевый ручей…

Владимир и Борис не только читали друг другу свои стихи, но и основали в Константинополе Цех молодых поэтов — выходцев из России.

Спустя десятилетия, Дукельский отзывался о творчестве друга юности:

… Стихи нелепые, неровные —
Из них сочился странный яд;
Стихи беспомощно-любовные,
Как пенье грешных ангелят.
Но было что-то в них чудесное,
Волшебный запах шел от них;
Окном, открытым в неизвестное,
Мне показался каждый стих…