Выбрать главу

В 1921 году Борис Поплавский переехал в Париж. Владимир Дукельский, спустя некоторое время, отправился в Соединенные Штаты Америки. Больше друзьям не суждено было встретиться.

…За декорацией намеренной, Под романтической броней Таился жалостный, растерянный, Негероический герой. Что нас связало? Не Европа ли? О, нет, — мы вскоре разошлись. Но в золотом Константинополе Мы в дружбе вечной поклялись…

Дукельский называл его русским Дон-Кихотом. Когда он узнал о смерти Поплавского, сказал приятелям: «Роковая черта стала смертельной раной Бориса…».

Один из «Незамеченного поколения»

Известный поэт, литературовед Владислав Ходасевич, эмигрировавший в 1922 году, о молодых литераторах, выходцах из России, прозванных «Незамеченным поколением», писал: «За столиками Монпарнаса сидят люди, из которых многие днем не обедали, а вечером затрудняются спросить себе чашку кофе. На Монпарнасе порой сидят до утра, потому, что ночевать негде…

Писатели Монпарнаса. 1910-е гг.

Надо быть полным невеждой, либо не иметь совести, чтобы сравнивать нужду Монпарнаса с нуждой прежних писателей. Дневной бюджет Поплавского равнялся семи франкам, из которых три отдавал он приятелю…».

Ходасевич защищал память рано ушедшего Бориса Поплавского от сплетен. Он утверждал, что лишь нищета, болезнь и отчаяние заставляли поэта постоянно заглушать их водкой и наркотиками.

Писатель, знаток истории русской эмиграции во Франции Борис Носик, рассуждая о «Незамеченном поколении», отмечал: «Судьба Поплавского была трагичной, как впрочем, судьба всего этого поколения. Им выпала тяжкая молодость, а большинству из них и ранняя гибель. Поплавский ушел раньше других, и был он, по общему признанию, самым талантливым, хотя и не успел, не сумел реализовать своего таланта».

«Умирать, живых благословляя»
… А за окном, незабвенно блистая росою, Лето цвело и сады опускались к реке. А по дороге, на солнце блистая косою, Смерть уходила и черт убегал налегке.
Мир незабвенно сиял, очарованный летом. Белыми клубами в небо всходили пары. И, поднимая античные руки, атлеты Камень ломали и спали в объятьях жары.
Солнце сияло в бессмертном своем обаянье. Флаги всходили, толпа начинала кричать. Что-то ужасное пряталось в этом сиянье. Броситься наземь хотелось, забыть, замолчать…

После 1923 года в творчестве, как и в жизни, Бориса Поплавского произошла мало приметная для окружающих перемена. Сам поэт говорил об этом весьма туманно: «В судьбе — срыв, в стихах — надлом…».

Манящий свет Парижа для него потускнел. Париж отвернулся от того, кто мечтал о нем.

С надеждой поэт прибыл в этот город. Но, вместо литературного признания и блистательной жизни во французской столице, — нищета, полуголодное прозябание, ощущение собственной ненужности, изнурительная работа.

Почти в каждом парижском стихотворении Поплавского после 1923 года встречается слово «смерть».

… Скоро будут ночи бесконечны, Низко лапы склонятся к столу. На крутой скамье библиотечной Будет нищий прятаться в углу.
Станет ясно, что, шутя, скрывая, Все ж умеем Богу боль прощать. Жить. Молиться, двери закрывая. В бездне книги черные читать.
На пустых бульварах, замерзая, Говорить о правде до рассвета, Умирать, живых благословляя, И писать до смерти без ответа…

«Писать без ответа»… Поплавский обошел почти все литературные журналы Парижа. Предлагал свои стихи и прозу. Ответы все же получал… Отрицательные…

Творчество, надежда на публикации, встречи с соотечественниками, лекции в университете и пару посещений в год театров. Только этим и жил. Мечта стать «своим» в парижской богеме не осуществилась. При жизни Поплавского вышел лишь один его сборник стихов «Флаги», да еще крохотным тиражом опубликованы главы из романа «Аполлон Безобразов».

Где беды, неурядицы, разочарования частенько тихо и неотвратимо появляются алкоголь и наркотики. Они увлекали: то взбадривали, то уводили в чарующий сон, в чудесный мир, который так отличался от реального…