Известный русский гравер, профессор, ректор Императорской Академии художеств Федор Иордан в молодые годы был направлен на учебу во Францию и Англию.
Во время Июльской революции он находился в Париже. Художник отмечал, что утром 27 июля народ начал вооруженную борьбу против королевской власти. Гвардия, лишившись единого командования, пребывала в растерянности. В армейских частях проявлялись революционные настроения.
28 июля Карл X получил от маршала Мармона записку, в которой была просьба принять самые «решительные меры для успокоения народа… честь короны сегодня еще можно спасти, завтра же будет поздно».
Но у короля не было реальных сил для подавления революции. Офицеры и солдаты присоединялись к восставшим. Многие в правительстве Полиньяка бросали свои посты.
К 29 июля верные Карлу X воинские подразделения удерживали только несколько парижских кварталов и Луврский дворец. Его охранял наемный швейцарский батальон.
По воспоминаниям Федора Иордана, 29 июля подойти к Лувру можно было только со стороны моста, который обстреливался из дворца. «…народ отступал, пока наконец один ученик политехнической школы, с обнаженною в руке шпагою, бодро взялся вести народ по мосту; новый выстрел с балкона Лувра ранил его опасно, но его поддерживали под руки, и он вел народ все вперед и вперед…
Швейцарцы сдались, и народ бросился во дворец».
Участники событий 29 июля 1830 года вспоминали, что в рядах революционеров находились и русские.
Парижане всегда бурно отмечали свои большие и малые победы. Федор Иордан сам участвовал в общенародном ликовании французской столицы 29 июля и в последующие дни. Он отмечал, что на улицах и площадях в любое время суток можно было услышать «Марсельезу». В театрах Парижа после первого акта «все зрители вставали, и начинался гимн… при последнем куплете гимна раздавался крик: «На колени!», и весь зал опускался на колени… на всех гербах уничтожались три лилии» — символ власти королевского дома Бурбонов.
Секретарь русского посольства во Франции Николай Киселев подробно рассказывал в письмах своим родственникам о восстании 1830 года: «Революция сделалась с непонятною скоростью, и ознаменовалась удивительным единодушием и каким-то непостижимым порядком. Посреди кровопролития и всеобщего возмущения не было ни грабежей, ни насилий, ни даже малейшего воровства. Все заняты были одною мыслию: защищением своих прав и независимости.
В день последнего сражения все к вечеру ходили по улицам без малейшего опасения и на другой день, хотя весь город был изувечен: дома избиты ядрами и картечью, на бульварах деревья срублены, мостовые испорчены для построения баррикад и так далее, а все вместе походило на народный праздник, на котором друг друга поздравляли и вся торжествовал всеобщую победою».
В письмах своему брату Павлу Николай Киселев был более сдержан в оценке Французской революции. И это понятно, ведь Павел Дмитриевич являлся приближенным к императору Николаю I.
Он прославился в Отечественную войну, и в 24 года стал генералом. В 1814-м Александр I сделал его своим флигель-адъютантом.
Когда началась Французская революция 1830 года, Павел Дмитриевич Киселев был назначен царем управлять Молдавией и Валахией. Семь лет спустя он занял пост министра государственных имуществ Российской империи.
Братья Киселевы любили Францию, прекрасно знали ее историю и литературу, лично были знакомы с французскими политическими деятелями, учеными, писателями. Возможно, отчасти поэтому, после Крымской войны, император Александр II назначил Павла Дмитриевича Киселева послом в Париж.
Николай I предпринял решительные меры, чтобы весть о революции в Париже не просочилась в Россию. Во все жандармские отделения Империи были разосланы секретные предписания о сохранении в тайне новостей из Франции.
Русским газетам и журналам запрещалось упоминать о народном восстании в Париже. Зарубежная пресса, доставленная в империю, арестовывалась, а письма из-за границы тщательно перлюстрировались.
Но скрыть Французскую революцию от подданных Российской империи не удалось ни в Петербурге, ни в Москве, ни в провинции. Бурные июльские события 1830 года обсуждались и в аристократических салонах Петербурга и Москвы, и в военных частях, и в учебных заведениях, и среди чиновников и купцов.