Многие русские литераторы с сочувствием, и даже с восторгом, отнеслись к Французской революции 1830 года. Десятки анонимных стихотворений и статей о восстании в Париже ходили по рукам во всех крупных городах России.
Шестнадцатилетний студент Московского университета Михаил Лермонтов написал стихотворение «30 июля. — (Париж) 1830 года». В нем поэт обличил французского короля Карла X и восторгался революцией:
Откликнулся на революцию в Париже и другой русский поэт Александр Полежаев:
В 1830 году Полежаев служил на Кавказе и участвовал во многих сражениях. Когда он узнал о революции в Париже, решил бежать во Францию, чтобы сражаться на стороне восставшего народа.
Друзья отговорили. Ведь такой побег командование расценило бы как дезертирство с театра военных действий. Это грозило смертной казнью.
Живо интересовался июльскими событиями в Париже и Александр Пушкин. Он назвал народное восстание 1830 года «самым интересным временем нашего века».
В России распространялись революционные произведения не только соотечественников. Получило известность и стихотворение Виктора Гюго «К молодой Франции».
Московские студенты сочинили музыку к этому произведению и распевали его на своих тайных вечеринках:
Осенью шеф жандармов, начальник Третьего отделения Александр Бенкендорф доложил Николаю I, что немало русских подданных приняли участие в революционных событиях в Париже:
— Они сражались на городских баррикадах, брали штурмом Лувр, обучали парижан военному искусству. Русские женщины оказывали медицинскую помощь бунтовщикам и собирали деньги для нужд восставших… Вызывает опасение и тот факт, Ваше Величество, что дворяне и разночинцы Российской империи, находящиеся в Париже, единодушно выступают против французского монарха…
— Можно ли получить список всех русских, кто участвовал в свержении короля? — поинтересовался Николай Павлович.
Бенкендорф развел руками:
— Беда в том, что они вступили в революционные отряды под вымышленными французскими именами, скрывая принадлежность к своему отечеству. Лишь некоторых из лжефранцузов удалось выявить нашим агентам.
Император нахмурился и недовольно приказал Бенкендорфу:
— Что ж, давайте список хотя бы этих «некоторых». А своим служащим, Александр Христофорович, велите усердней работать!..
Николай I внезапно смолк, подошел к глобусу, недавно подаренному принцем Леопольдом Саксен-Кабургским и ткнул пальцем в то место, где был указан Париж.
— Ну, почему этот город так опьяняет русских? — вздохнул император.
Бенкендорф не нашелся, что ответить, но понял: аудиенция закончилась. Он поклонился и повернулся к выходу из кабинета.
Лишь теперь на его лице появилась растерянность. Вспомнились слова опытного царедворца Нессельроде: «Чем короче аудиенция, тем больше становится расстояние между государем и вами…».
Первыми в «парижском списке» Бенкендорфа русских участников революции оказались братья Александр и Николай Тургеневы.
Один из агентов во Франции докладывал шефу жандармов, что Александр Иванович Тургенев постоянно ведет дневник, который называет «Журналом». В этом «писании» собрана «вся крамола Европы».
Приятель Тургеневых Дмитрий Свербеев в дни пребывания в Париже прочитал, с позволения автора, записки, о которых упоминал агент Бенкендорфа.
«Из жизни Александра, составленной по его журналам, можем мы узнать лондонское, венецианское и особенно парижское общество…» — писал Свербеев. Он также отмечал, что Александр Тургенев — «неутомимый и прозорливый» и не боится бывать в гуще политических, даже очень опасных событий.