Незадолго перед тем, в феврале, Сытина избрали в Правление Русского союза торговли и промышленности, и он говорил веско, от всей души желая увлечь своих коллег на путь независимой политической деятельности.
Их деловые навыки, считал он, незаменимы в правительственных сферах. Как писал он позднее, «в купечестве, думалось мне, больше творчества и больше деловой упругости, чем в дворянстве, и давно пора, чтобы эта свежая и новая сила поближе подошла к государственным делам». Сытину хотелось подвигнуть более молодое поколение предпринимателей на то, чего по разным причинам не сделал он сам, – добиться влиятельного положения в правительстве.
К числу собратьев по сословию, достойных, по его мнению, руководить страной, принадлежал А.В. Кривошеин, который породнился с богатым родом Морозовых и пользовался их политической поддержкой. Кривошеин, выступавший в 1915 году за переговоры с либералами в Думе для сформирования «правительства доверия», годом ранее был предложен на пост председателя Совета Министров, но царь предпочел ему старого преданного бюрократа И.И. Горемыкина. Тогда он принял портфель министра сельского хозяйства и оставался в этом качестве, пока в ноябре 1915 года не повздорил с Распутиным.
Еще раньше Сытин возлагал большие надежды на предпринимателя, десятью годами моложе себя, – наследника промышленной империи Морозовых Савву Тимофеевича Морозова. Однако Савва «не унаследовал той могучей черноземной силы», какой были наделены его отец и дед, и «вся коротенькая жизнь его прошла в том, что он только грелся у чужих огней» любимых им художников[497].
Во второй половине 1916 года Сытин и сам бросил вызов правительству, попытавшись уговорить московское купечество пожертвовать 10 процентов своих барышей и собрать миллионы рублей на Армию Национального Спасения, которая отразила бы германцев. На собрании Московского Купеческого общества он призвал «детей Матушки-Москвы» не поскупиться «во имя Господа Бога и Справедливости, искупления и показания», чтобы повторить народный подвиг 1812 года, когда русские все как один поднялись на борьбу с наполеоновской армией. Эта отчаянная сытинская затея с походом за веру потерпела полный крах, несмотря на то, что он подал пример и внес 100 тысяч рублей[498].
Подобные патриотические призывы, безусловно искренние, шли только на пользу Сытину, ибо как раз в то время он добивался не только увеличения поставок газетной бумаги, но и сокращения налоговых платежей, предъявленных ему правительством. Попытка договориться о снижении налогов, предпринятая им в 1916 году, была связана с тем, что государственные чиновники оценили книжную продукцию, хранившуюся на сытинских складах к исходу 1915 года, в 2,25 миллиона рублей. По мнению Сытина, они сильно завысили эту цифру. Годами, отмечал он, у него хранились непроданные экземпляры книг, многие из которых резко упали в цене. В официальном письме от лица фирмы Николай Сытин и М.Т. Соловьев ссылаются на войну, «опрокинувшую все расчеты», то есть открыто признают, что ни одна из сторон не может поручиться за точность указанных цифр[499].
Спустя месяца три после разговора Сытина с Николаем II редакторы «Русского слова» выступили с планом организованной пропагандистской кампании, в некотором смысле сходной с тем, чего уже требовало от печати правительство. 7 мая они направили В.В. Филатова в царскую ставку с предложением, чтобы газеты, читаемые с наибольшим вниманием в России и Западной Европе, а именно «Новое время», «Биржевые ведомости», «Речь», «Русские ведомости» и «Русское слово», начали по договоренности между собой вводить в заблуждение как население России, так и ведущие мировые державы. Путем согласованного распространения ложных сведений, объяснил Филатов, газеты могли бы добиться отвода неприятельских войск с тех участков, где предполагается наступать, а также «успокоения русского общества». Затем было высказано одно условие, в свете которого весь этот план, рассмотренный и отвергнутый в высоких сферах, выглядит как дерзкая уловка: русскому военному командованию предлагалось неукоснительно извещать газеты, участвующие в кампании, об истинном положении дел на фронте[500]. Сытинские редакторы назначили неприемлемую цену – попросили правительство делиться «с печатью государственными тайнами.
497
«Неопубликованная глава из оригинала рукописи сытинских воспоминаний, Музей Сытина, с. 301-303. Сытин объяснял «хилостью и дряхлостью нашей культуры» появление такого тонкого ростка, как Савва Тимофеевич, после двух «кряжистых дубов»: Саввы Васильевича, родившегося в семье крепостного и основавшего свое дело, и его сына Тимофея, который превратил это дело в крупнейшую фирму. В начале 1900-х годов эксцентричный «Саввушка» одевался в обноски, распространял среди своих рабочих запрещенную литературу и щедро раздавал деньги большевикам и Московскому Художественному театру. В 1905 г., спасаясь от полиции и семейных раздоров, он уехал в Mhuéw и там в возрасте сорока пяти лет кончил жизнь самоубийством.
499
Н. Сытин и М. Соловьев – в Московский налоговый департамент (май 1916?), ЦГИА Москвы, 51-10-1166, листы 65-66. В этой деловой записке указан объем книжного производства в денежном выражении за каждый финансовый год, начиная с 1904 г. (см. прил. 5, рис. 2). Каким образом книги скапливались на складах фирмы, видно из отчета, представленного в 1916 г. автору А.С. Пругавину, где сказано, что 30 процентов (или 1800 экз.) его «Старообрядчества» (1904) и 35 процентов (или 3500 экз.) «Раскола и сектантов» (1905) остались нереализованными. «Товарищество И.Д. Сытина» – А.С. Пругавину, 22 ноября 1916 г., ЦГАЛИ, 2167-1-112, лист 15.