«К нам переехала небольшая семья из Ленинграда и прожила у нас около двух лет. Мать и дочь, её муж — командир Красной Армии Краснопольский. Краснопольский, как и все жильцы, которых поселяли у нас, был членом партии. Он был командиром каких-то технических частей. Жена его носила красноармейскую форму, как и он, — а мать сидела дома. Каждый вечер все трое зажигали лампу и садились играть в преферанс: яростно, исступлённо, каждодневно. Кажется, что всё, что скопилось за день на душе каждого, очищается, освобождается в этой карточной игре. Это было вроде литургии для отца, и отслужив эту литургию — эту преферансную вечерню, успокоенные Краснопольские ложились спать. Ни рассказов о положении на фронтах, ни сплетен, ни выпивок — ничего. Только преферанс. Это радовало маму.
И когда Краснопольский уехал в длительную командировку, его тёща обратилась к маме с просьбой отпускать меня к соседям, которых мать упорно называла «квартирантами», по вечерам в качестве третьего партнёра для игры в преферанс. За это соседи обещали обучить меня всем тонкостям игры в преферанс, что, по мнению тёщи Краснопольского, «даёт молодому человеку положение в обществе». И хотя отец карт терпеть не мог… — когда встал вопрос о том, что мне можно «получить положение в обществе» с помощью преферанса, мать из дипломатических соображений решила пойти навстречу «квартирантам». И я провёл там немало вечеров, обучаемый самыми высшими профессорами этой непростой науки».
Русский поэт-эмигрант, обругавший преферанс в Рио-де-Жанейро. Увезён матерью в Китай в семилетнем возрасте, в своих мемуарах «Два полустанка. Воспоминания свидетеля и участника литературной жизни Харбина и Шанхая» (Амстердам, 1987) описывает быт «литературных русских» в Харбине 1933–1934 гг.:
«Встречи, встречи… Вся тогдашняя жизнь состояла из встреч, «долгих разговоров за вином» или за игрой в мацзян. За стол — у меня или у Слободчикова — садились мама, Лапикен, Слободчиков и я «у меня», те же без мамы у Слободчикова (кто был четвёртым, не помню). Лапикену всегда невероятно везло, и к нему скоро переходили все костяные «деньги».
В 1953 г. Перелешин и его мать, журналистка Е. А. Сентянина (1890?–1980), навсегда переселились в Рио-де-Жанейро; там же оказался и младший брат Перелешина Виктор. Там Перелешин навсегда простился с мацзяном и перешёл на бридж. В письме к Е. Витковскому от 21 марта 1971 г. есть такие строки:
«Почту мне вручили за минуту до того, как я и мама отправились играть в бридж с братом и его женой. Поэтому всё время игры я думал не столько о finesse — импас (англ.) — и прочих игрецких трюках, сколько о приплывшем в тот же день номере парижского «Возрождения»».
Как у многих бриджистов, у него развилось презрение к прочим играм. В этом смысле он повторил путь Ходасевича,[52] оставившего другие коммерческие игры после знакомства с бриджем. В письме Перелешина к Е. Витковскому от 17 августа 1977 г. есть слова: «Научившись играть в шахматы, юноша не станет играть в шашки; и преферанс после бриджа — занятие вполне плебейское». Между тем есть основание предполагать, что В. Перелешин даже не знал правил преферанса — игры, в западном полушарии практически неизвестной, кроме, разве что, русского района Нью-Йорка Брайтон-Бич. Лишь в 1994 г. появилось первое серьёзное описание преферанса как коммерческой игры в США. Исключение составляет австрийский преферанс, вернее — венский «преферль», от которого в начале 1840-х годов, по всей видимости, и произошёл преферанс российский.
Выдающийся поэт, драматург и прозаик, а также потомственный преферансист. По многочисленным свидетельствам (которые приводят родной брат Галича — кинооператор Валерий Гинзбург, постоянная партнёрша по игре — писательница Ю. И. и многие другие), Галич играл в преферанс с детства, притом, следуя семейной традиции, — «классику», т. е. вариант игры, наиболее приближённый к правилам XIX в. Игра у Галича шла почти профессионально — с постоянными партнёрами, коньяком, чередующимися выплатами немалых проигрышей и получением таких же выигрышей: игре Галич посвящал всё свободное время до начала 60-х годов — пока всерьёз не стал писать знаменитые песни и довольно быстро не перешёл на барда-диссидента.
В июне 1974 г. Галич был вынужден покинуть СССР и поселиться за границей; он погиб в Париже в декабре 1977 г. при обстоятельствах, напоминающих убийство. В творчество Галича преферанс практически не проникал. Играя с партнёрами, не признававшими «классику», легко соглашался на «сочинку» — притом, по свидетельству писателя Елизара Мальцева, не единожды расписывавшего с Галичем именно «сочинку», играл исключительно хорошо.