В соответствии с фонетическими условиями палатализации мы имеем словоформу, которая с рубежа IX–X вв. звучит как [rutsie], а прежде, до образования русской буквы У, звучала так: [roƞtsie]. Ну а ситуаций, когда русскоязычный человек, сызмальства привыкший склонять родные слова по всем падежам, со всеми предлогами и во всех мыслимых и порой даже немыслимых словосочетаниях и при этом слёту на слух воспринимать, когда они слетают с других уст, употребляет в качестве номинатива эти палатализационные формы, попросту не счесть, ибо речевые ситуации сами подсказывают: когда вам нужен мастер на обе руки, чтобы, например, проконопатить и просмолить ладью, вы кричите: «Рутсие!». И меч за рукоять или ручник (пращу) как воин вы держите в своей рутси. Но порой вы вынуждены вручать свою собственную жизнь в чьи-либо обе надёжные – рутсие. И власть на местах князь долгорукий передоверяет верной рутсие. И даже наследного княжича, а с ним и дело, которому Рюрик отдал всю свою жизнь, он вручает Олегу в рутсие, которые не предадут память… В украинском и в белорусском современных языках, как и в южно-русских наречиях, до сих пор звучит это слово в его палатализационной форме – руцi [rutsi], точно так же, как и финское Ruotsi [rutsi]. Как принято говорить на Руси – точь-в-точь.
_______________________
Да!!! Таким образом, экспресс-анализ: грамматический род, акцентная система, русская буква У и палатализационные преобразования в парадигме (при склонении по падежам) – указывает не только на отсутствие противопоказаний для того, чтобы признать слово «рука» в качестве реального кандидата в первослово наше, но и подтверждает возможное родство двух слов – «рука» и «русь». Остаётся дело за продуктивной в русском языке того периода словообразовательной моделью и смыслом, наполняющим слово «русь» конкретными лексическими значениями.
Матрица
Словообразовательная модель в свете исторической грамматики русского языка выглядит вот так вот:
«…зълоб-а – зълоб-ие – зълоб-ь…
Каждое из этих и подобных слов относилось к определённой части речи, обладало присущими ей грамматическими категориями и системой форм словоизменения, т. е. имело свою собственную морфологическую характеристику»28.
«Собирательные существительные, обозначающие совокупность животных, растений, предметов, образовались с помощью суффикса -j-: лист – листие, стул – стулие. Собирательные существительные грамматически отличались от современных собирательных существительных, т. к. могли изменяться по числам: листие “совокупность листьев одного растения”, а листия “о нескольких листах”. Таким образом, форма листия – закономерная форма собирательных существительных мн. ч. ср. рода (ср. у конкретных существительных м. р. им. пад. мн. ч.: листы < листи)»29.
При рассмотрении пар собирательных существительных: поветрие и поветрия, направление и направления, гонение и гонения и т. д. – даже с современной точки зрения мы отмечаем не столько различие числовое (ед. или мн. число), сколько однородное собирательное значение (однонаправленность в конкретном случае) или разнородное собирательное значение (разнонаправленность).
Если построить полную словообразовательную модель, то она будет выглядеть примерно так:
зълоба / зълобы – зълобие / зълобия – зълобь
листъ / листы – листие / листия – (па)листь
братъ / браты – братие / братия –
Аналогичный словообразовательный ряд собирательных существительных присущ и слову «рука»:
рука / рукы – рутсие / Рус(т)ия – Русь,
где слово «русия» грамматически означает собрание разнородных составляющих, а «Русь» – её краткая собирательная форма.
В случае отглагольного словообразования вплавляется причастный суффик -ен. Например, Рус(т)ия – Рутения, как и солие/солия – соление/соления или словие – словение и т.д.
К формообразующим закономерностям следовало бы отнести также и склонение слова *rǫka как в старославянском [roƞ– tsiе], так и древнерусском языках [ru-tsiе], а также помянуть «руцi» [rutsi] в современном украинском и белорусском языках.
Говоря о словообразующей модели собирательных имён, надо иметь в виду, что каждое гнездо суть ступень – потенциально возможная, но отнюдь не обязательная. Это словообразовательная матрица, то есть материнская форма – начальная или центральная фигура всей парадигмы. В случае возникновения речевой ситуации слово слетит с языка и займёт своё законное место, а нет речевой ситуации – так на нет и живого слова как бы нет. Поэтому словам нет нужды проходить все стадии преобразования от конкретных ступеней через полную форму к собирательности краткой, да при этом ещё и плодить парадигмы. Каждое гнездо есть самостоятельная модель, потенциальная возможность, которой следуют слова в живой речи. Человек не задумывается в разговоре, как ему выразиться, – слова слетают с языка в соответствии с языковыми шаблонами, созданными на протяжении веков развития родной речи. Они вертятся на языке. Как тропинки, которые выведут заблудшего путника из дремучего леса. Не ходить проторёнными тропами – порастут те лесом.