Современные слова суть древние словосочетания?
Всякий знает и многажды видел, как в поле пасутся коровы, а на грядках в огороде растёт свёкла, морковь, капуста и картошка, в ручье вода журчит, а вот борщ – готовит кухарка из этих и других продуктов путём порционного сложения, деления, варения. Поэтому, наверное, и нас не должен особенно удивлять тот факт, что готовое слово «варяг» мы рассматриваем как сложение в потоке речи предлога (или местоимения, или числительного) с именем и отделяем это слово от других готовых слов. Дело в том, что слова русские – преимущественно сложенные, то есть по сути своей то, что мы привычно называем «словом», исторически является выражением, или же с высот синтаксического сознания – словосочетанием. Таковы, например, все полные прилагательные, образованные в нашем языковом сознании путём сложения древних кратких с указательными местоимениями. Подавляющее большинство глаголов и имён – предложные, то бишь приставочные. А наречия? Память о словах, составляющих эти самые простейшие наречия, даже язык порой не хранит. А выстроенные нами научные системы спряжения, склонения? Или счёт? Или род? Мы просто сжевали древние слоги и искорёжили до морфологических слов музыкальный речевой строй наших предков, а потом эту полученную новую речь в «литературных» условиях нарезали на словарные отрезки и подразделили на морфемы. И обучаем этому членораздельному языку своих детей, натаскиваем на образованный язык наш – великий и могучий. А что такое иностранные, скажем так, языки? Не заключено ли принципиальное различие родственных языков всего лишь в особой нарезке речевого потока наших индоевропейских пращуров на произвольные отрезки и в установлении новых связей между полученными готовыми словами? Любой иностранный язык суть плод общественного творчества отдельно состоявшейся группы людей и их надменных ко всему «иностранному» потомков, и те позывы к языковому творчеству вызваны, прежде всего, языковым недоразумением, возникающим в результате разрыва связей между близкими родственниками в пространстве и во времени, наконец в заново сложившемся образе жизни. Языковые различия – это проявление социального эгоизма и упрямства наших предков.
А затем гадаем, какова этимология тех или иных слов и прописываем корням их якобы историю. Или же спорим веками, от каких корней происходят наши имена – от «славы», от «слова» или, быть может, от «slave» (раб)? Впрочем, оставим на совести учёных-патриотов (всех разом, вне зависимости от различий в идеологических оттенках их патриотических чувств) историю имени наших предков – «славян», а возьмём в рассмотрение живое слово «словене».
Словообразовательная модель, как грамматическая форма и морфологическое членение – очевидны: слове-н-ъ/а/о/и/е/ь. «Краткие страдательные причастия… образовывались от основы прошедшего времени с помощью суффиксов -н– и -т– и… изменялись по родам, числам и падежам, склоняясь по основам на ŏ и ā твёрдой разновидности…»52. Ед. ч. словенъ, -а, -о, мн. ч. словени, а ежели недостаточно обычных падежей, родов и чисел, то общее понятие – словене и как единичные суффиксальные имена – словенин и словенка. Ежели попытаться привнести пренебрежительные нотки, то, тем самым невольно отчуждаясь от персоналий и лиц, получаем краткое собирательное – словень и даже – словня.
А вот что касается корней слова… Впрочем, хотелось бы сразу заметить тут для ясности: у живых глаголов, как полагает автор, нет корней, ибо достояние глагола – это основы кратности и их коренные и тематические производные. Корни присущи исконным именам – таким, например, как имя Русь. Но если употребить слово «корень» не как термин, а в общем смысловом поле как широкое понятие, то эти самые корни слова «словене» откапываются в далёком индоевропейском прошлом наших предков и связываются непосредственно с реконструированной формой *kleu, что, по сути, значит «слушать», и в этимологическом кусте преобразилось в значения, связанные с молвой: «слыть», «слышать», «слушать», «словить», «славить».
«klausiton “слышать”, “слушать”… Из герм. примеров… образования от имени hlos ‘слух’… (…англ. listen…) … (Трубачев… предлагает видеть в и.-евр. *k’loṷs-, т.е. *k’l– & oṷs-, букв. – “склонить/приклонить ухо”, то есть “слушать”; перестановка элементов – в лат. aus-cul-to < *oṷs- -kl-…). Вместе с тем можно указать… на сочетание в продолжениях этого и.-евр. корня двух групп значений – “слушать” и “называть(ся)” (“объявлять”, “славить”)… Из этих значений прусск[ий], как и другие балт[ские языки], актуализировал “слушать”, тогда как слав. языки сохранили способность передачи одним корнем обеих совокупностей значений… Наконец, связь двух значений, передаваемых и.-евр. *k’leu- из *kel- “звучать”… и связанного с ним вопроса о допустимости объяснения k’ палатализацией перед ступенью редукции е: *kel– > *k’l-…»53.