– А деньги считать они умеют! – сквозь зубы процедил главный правитель, остановившись возле трапа.
– Мы тоже не лыком шиты, азартно заспорил Костромитинов и кивнул Сысою: – Пойдем к хозяйству Егора Лаврентьевича. Хотя… Сперва надо навестить факторию в Малом Бодего.
Правители помогли женщинам взойти на баркас, матросы отпорниками и веслами столкнули его на глубину, развернули, подняли парус и пошли к заливу Бодего. Все тамошние постройки были целы, при них находились русский промышленный и трое индейцев-мивоков, служивших за прокорм. К русской фактории жалось селение тойона Валенилы, в котором когда-то было до двухсот мужчин, а к нынешнему времени оставались не больше сорока. Здесь уже бродили, выщипывая траву, расседланные кони: молодой мерин и кобыла с вислым животом. Емеля со скучающим видом сидел на причале, Марфа с непокрытой головой и по-индейски распущенными по плечам волосами беседовала с женщинами-мивочками. У многих из них висели на шее струганные крестики.
– Похвально! – заулыбался в пышные усы главный правитель, спускаясь на берег по сходням.
Но служащий фактории, встречавший высоких гостей, разочаровал его.
– Кресты носят, чтобы гишпанцы думали, будто они российские подданные.
– Разве это не так? – Купреянов обернулся к Костромитинову.
Тот смущенно потупился и признался, что по указу прежних правителей, «индейцы не есть русские подданные, а потому их не должно брать в свою опеку» Теперь они свободные граждане Мексики.
Главный правитель хмыкнул с недовольным видом, шевельнул пышными усами, но от подробных расспросов воздержался.
Женщины с помощью Ротчева и матросов спустились по сходням. Марфа уже весело лопотала с индейцами деревни, в которой давно не бывала. Правитель задавал через нее вопросы, выслушивал настороженные ответы стариков. Разговор продолжился, когда вернулся с рыбалки тойон Валенила. Босой, но в штанах и русской рубахе, с медалью «Союзные России», он глядел на правителей дерзко, отвечал неприязненно и уже мало походил на самого себя времен Гагемейстера, когда военный моряк вешал ему на шею эту самую медаль.
– Обманули нас «талакани», – перевела его ответ Марфа. – Обещали защищать от врагов, а сами выдают испанцам.
– Не совсем так! – заспорил с Марфой Костромитинов и достал из кармана блокнот. Он составлял словари наречий мивоков и южных помо. Полистал странички: – «Иногда выдают…» Тойон имел в виду крещеных в католичество, а не всех мивоков. Хотя, – с печальным лицом закрыл блокнот. – На них, – кивнул на стариков, – все трудней надеяться, как на союзников. Восстание индейцев в миссии Сан-Рафаэль произвело на всех большое впечатление. Даже наши, постоянно живущие при крепости, поговаривают: дескать, если испанцы не могли противостоять повстанцам, то россияне тем более не смогут, они добрей, следовательно, слабей.
– А их в Россе больше семидесяти мужчин, – пробормотал Ротчев и слегка передернул плечами: – Большинство!
Осмотрев постройки фактории, переговорив со служащим, правители стали совещаться, стоит ли продолжать путь или заночевать здесь. Решили ночевать. С помощью матросов и индейцев они устраивали ночлег для женщин, которые долго переговаривались и веселились на берегу. Повар в белом колпаке готовил ужин и весело перекликался с крепостными девками.
На другой день Костромитинов и Сысой с матросами бездельничали, ждали, когда проснутся женщины, Ротчев и Купреянов. Привычный к ночным вахтам, капитан первого ранга засыпал и поднимался поздно. Костромитинов с помощью Марфы разговаривал с индейцами и что-то записывал. Потом Емеля с молодой женой за своей ненадобностью, оседлали лошадей и пустили их шагом в обратную сторону.
Только после полудня баркас вышел из залива и ввиду берега направился к югу. В десяти верстах от Малого Бодего, на равнине, была ферма Черных. Егор Лаврентьевич, двадцатипятилетний уроженец Камчатки со знаками камчадальской крови в лице, выбежал навстречу баркасу в американском комбинезоне и широкополой шляпе. Увидев гостей, он растерялся, но не мундир и ордена главного правителя колониальных владений смутили агронома, а женщины в белых пышных платьях. Одна из них, крепостная княгини Екатерина, которую он принял за особу высокого происхождения, потрясла Егора своей красотой. Ее он пожирал восхищенными глазами и даже слегка опешил, когда она ступила на брошенные сходни и протянула ему руку, чтобы придержал.