К утру словно распахнулось небо, зарозовела зорька утренняя, блеснуло солнце красное, первый луч огненной стрелой полетел на запад, а на востоке засверкали снежные пики. Среди них, как верный ориентир, открылась знакомая ситхинская гора святого Лазаря с провалившейся вершиной погасшего вулкана. Не так давно над ней еще курился дым, теперь она была покрыта снегом.
– Курс на мыс под горой, бери их в створ – подсказал мореходу Василий. – Тут много камней, но они торчат наружу даже при большой воде.
– То я здесь первый раз! – презрительно вскрикнул Хвостов. – Прямой румб по компасу на норд.
– Тогда сам ищи бухту по карте! – рассерженно пробурчал Василий, передал штурвал Сысою и ушел на бак.
Помучив экипаж частыми галсами при молчании бывальцев, «Юнона», вошла в бухту против наспех построенной крепости. В ней и по всему заливу, защищенному от моря островами, было много снующих тлинкитских лодок, против укрепления мельтешили русские байдары. Из-за гор на воду переползло облако, забусил обычный для этих мест мелкий дождь и вдруг облако прорвалось, будто кто разодрал его. На залив брызнуло солнце, и тут же от севера к югу выгнулась разноцветная радуга. Сысой, как ему казалось, потерявший всякий смысл своей грешной жизни, был потрясен увиденным. Радуга наполнила его душу надеждой, что в будущем еще много чудесного и важного, ради чего стоит потерпеть нынешнее уныние.
– Селедка подошла. Черпают! – шепеляво пробубнил Васька, из его моржовых усов торчала короткая трубка. Он не показывал, что тоже любуется радугой и солнцем, но его глаза в прищуре улыбались, а лицо было светлым и счастливым, как в первые годы жизни с Ульяной.
Хвостов зычным голосом приказал салютовать русскому флагу, поднятому над батареей. На палубу вышел его спутник с женой. Супруги смущенно улыбались оглядывавшимся на них матросам. Холостым выстрелом громыхнула баковая пушка, слабый сырой ветерок размазал пороховое облако по ряби залива. С батареи на утесе в посветлевшее небо взметнулся ответный салют, затем донесся звук пальбы. «Юнона» сбросила все паруса и встала на два якоря.
Солнце торопливо помигало из-за бегущих по небу облаков, то высвечивая, то омрачая знакомый кекур – вдававшуюся в бухту каменную громаду саженей в пятнадцать высотой. Когда-то на нем стояла палатка Баранова. После войны на плоской вершине кекура начали строить три будки батареи и казарму. Теперь там стоял двухэтажный дом, а у подножья, за пределами прежней крепости, срублена и подведена под крышу казарма, из здешней ели и лиственницы – заложен камнями бревенчатый причал. Без Сысоя и Василия работ было сделано много.
От причала отошла шлюпка. Четверо гребцов за веслами слаженно откидывались спинами в сторону прибывшего судна. В шлюпке узнавался главный правитель колоний Александр Андреевич Баранов. Он сидел на корме в кожаном плаще и сплюснутой, как сложенный вдвое блин, шляпе коллежского советника. Посередине, между гребцами, восседал незнакомец. Его шляпа была поважней, чем у правителя, а плечи покрыты шинелью дорогого сукна. Шлюпка подошла ближе к борту, Сысой с Василием радостно замахали руками, приветствуя Баранова. Он сбрил усы, некогда наводившие страх на врагов и голая губа под носом казалась неживой, прилепленной к знакомому лицу. Правитель был хорошо узнаваем издали, но мало походил на того Бырыму, которого они знали по прежним фартовым службам.
Лодка приткнулась к борту, ей бросили штормтрап. Один из гребцов с коротко остриженной бородой и длинными волосами, свисавшими из-под шапки на плечи, встал в рост.
– Прошка?! – окликнул его Сысой. – Наверное, впервые со дня смерти жены голос его был радостным. – Едва узнал! А волосищи-то отпустил как у колоша.
Он помог товарищу взобраться на палубу. Вдвоем они вытянули пассажира в шинели дорогого сукна, Сысой с Василием узнали компанейского ревизора Резанова. Хвостов козырнул ему и, склонившись за борт, озлобленно закричал:
– Так это ты, купчина? Вор и казнокрад! В потомственные дворяне выбился?! Да выслужись ты хоть канцлером, все одно будешь купцом, вором и хамом!
– Николай Алексеевич! – Резанов, с раздосадованным лицом, взял Хвостова под руку, но тот вырвался и продолжал поносить Баранова. Резанов повысил голос:
– Господин лейтенант, нам нужно поговорить! – Повел бранившегося офицера в каюту.
Не обращая внимания на поносные речи, Баранов бросил кожаный плащ на банку шлюпки. Сысой с Василием вытянули его на борт. Отдуваясь, правитель раскинул руки, обнял одного, затем другого. Под его сюртуком глухо клацнула кольчуга. Под шляпой был новый парик, без буклей и косицы, подвязанный к подбородку черным платком. Прохор встал за его спиной, провожая испепеляющим взглядом оборачивавшегося и ругающегося лейтенанта, которого Резанов тащил в каюту.