– Ждал нас или что? Не успели якорь бросить – плывешь! – удивленно спросил Сысой.
Степенно поприветствовав смущенного Булыгина, Баранов кивнул экипажу.
– Каждый день и час ждали… Кто на приказе? – повел бровями по столпившимся людям.
– А я! – просипел Василий и сунул в карман выстывшую трубку.
– Ну, давай, показывай, что привезли! – потеплевшим голосом приказал главный правитель. – А у нас голод и мор, – тихонько вздохнул, спускаясь в трюм. Спереди и сзади его сопровождали Сысой и Прохор Егоров с зажженными жировиками. – Зимой одних только наших, русских служащих, перемерло семнадцать. Других считать боюсь. Слава богу, сельдь подошла… Баты видели? До тысячи колошей съехались с островов не только для лова селедки. А гарнизон ослаблен. – Пожаловался. – Ну, да ладно, Бог милостив! Показывайте, что привезли.
– Только благодаря Бырыме, держимся, – проворчал Прохор, кивнув на правителя. – Колоши его боятся пуще нечисти. А зачем мы сюда припёрлись? Зачем столько крови пролили? Не понимаю!
– Чтобы послужить России, Прошенька! – мимолетно пробормотал Баранов, разглядывая присланные продукты и товары. Со стороны понятно было, что спор их давний, много раз переговоренный. – Бобров-то на Алеутах и Кадьяке выбили.
– Какой России? Русской или латинянской? – с перегоревшей горечью спросил Прохор и, не дожидаясь ответа, чертыхнулся…
– Вот описи! – сухо покашливая, протянул бумагу Васильев. – Подписаны Баннером.
– Ба-нн-ер! Тоже России служит, или Россия – Ба-нн-неру?! – язвительно проворчал Прохор. – Бежал с рудников аж за океан от всех этих фатеров, мутеров, штейгеров, а немчура и здесь достала!
Но правитель не отвлекался на изрядно надоевшие ему разговоры. Сысою стало так жалко его, что захотелось осечь старого дружка Прошку, но он только поморщился и кивнул Баранову.
– Кого тут?! Разве на неделю всем хватит, – вздохнул, правитель, разглядывая продукты. – Но, кабы прислали раньше, глядишь, кладбище было бы меньше.
– А юколы только половина, – пожаловался Василий. – Хвостов не дал грузить остальную, кричал, – плохо пахнет…
Узнав, что тоболяки прибыли еще и с просьбами, Баранов задумался и успокоил их:
– Задержим на неотложных компанейских службах, не впервой. Будите пока при мне, а там посмотрим.
Ново-Архангельская крепость была в трудном положении. Изнуренные голодом и болезнями, русские промышленные, алеуты, кадьяки, кенайцы, чугачи – эскимосы и тлинкиты на службах Компании, поднимались до рассвета, работали по шестнадцать часов и дольше: черпали сельдь, строили защитную стену между русским и ситхинским селениями. А в заливе собралось до тысячи хорошо вооруженных туземцев, разных родов и племен. Все они уродовали лица, ради своего понимания красоты и называли себя тлинкитами, что на их языке означало людьми.
В крепости хорошо понимали, что дикие прибыли не только для ловли рыбы. По слухам от верных тойонов ситхинцы отправили послов к сородичам южных островов и к многочисленному племени хайда, предлагая разграбить крепость, надеялись собрать войско до трех тысяч воинов, противостоять которому полторы сотни изможденных служащих не смогут. Зная об этом, правитель требовал от своих людей невозможного напряжения, жестоко наказывал уснувших в карауле, уклонявшихся от работ. Чтобы дать людям хоть какую-то надежду и радость, устраивал попойки. Треть компанейских работных, каюров и служащих за одним столом с Барановым напивались до упаду, другие, ожидая своего праздника, работали и несли караулы.
Верные правителю тлинкиты донесли, что ситхинцы привезли тойонов племени хайда и уговаривают их воевать крепость, но те сомневаются в успехе из страха перед Бырымой, которого почитают за дьявола. Узнав об этом, правитель пригласил хайдинцев на пир, а вместе с ними своего главного врага ситхинского тойона Катлеяна. Устоять перед соблазном побывать на пиру у самого Бырымы никто из них не мог. Ситхинцы, кроме почестей, надеялись высмотреть русскую крепость изнутри.
Сысой с Василием поселились на нижнем этаже дома, построенного на вершине кекура, там же жил Прохор. Это была казарма, разделенная на несколько комнат, в которых ютились человек по десять служащих, иные проживали семейно с кадьячками и чугачками, отгородившись от одиноких занавесями из кож и шкур. На верхнем этаже располагались правитель с семьей, мореходы и приказчики. В нижней казарме у подножья кекура, тесней и многолюдней жили партовщики эскимосы: алеуты, кадьяки, чугачи.