– Что же делать? Что делать? – сосредоточенно повторял агроном, не ожидая ответа от старого промышленного.
– Ты – хозяин! – осторожно посоветовал Сысой. – Вон какую ранчу построил.
– Ферму! – поправил его Черных.
– Пусть ферму на мериканский лад. Тебе работящая хозяйка нужна, а не ленивая прислуга.
– Да ты понимаешь, дед, что я ее люблю!
– Как не понимать?! Всяких жен имел, знаю: попадется добрая – все равно полюбишь, попадется стерва – возненавидишь. Хотя мне больше попадались добрые. Да, что об этом. Продадут Росс – что будешь делать? Останешься или бросишь свою ранчу?
– Я учился не за компанейский счет, ни от кого независим. Если бы Катерина осталась, арендовал бы ферму у того, кто её купит. Доходов, какие получаю от Компании, на земле не заработать, зато дело по душе. Со временем выкупил бы землю или начал все на новом месте – что, наверное, проще и дешевле.
Так, за разговором, двое всадников переправились через Русскую реку по намытому галечнику. Иные протоки лошади переходили по брюхо в воде, и приходилось задирать ноги, чтобы не намочить сапоги.
– Ночуй! – предложил Сысой, кивая на дорогу к своему хозяйству.
– Поеду! – сверкнул глазами агроном и пустил жеребца в галоп.
«Горячая голова, – подумал Сысой, глядя ему вслед. – Пожалуй, еще и поглупей меня молодого!»
В ноябре, когда небо временами начинало хмуриться и просекаться короткими дождями, Суттер с Ротчевым посетили Шабокайское ранчо. Судя по виду правителя конторы, он на чужом языке расхваливал здешние места. Гость был с сопровождавшими его гавайцами грозного вида, настороженно зыркал по сторонам, осматривал строения, стучал по ним тростью. Хозяйство ему нравилось. Никак не показывая, что помнит Сысоя, или уже забыв о встрече, спросил его через Ротчева, согласится ли поработать после продажи крепости? Сысой обернулся к зятю, который подавал ему знаки соглашаться. Ответить не успел.
– Это наш старый приказчик, служит с основания форта. Мы найдем ему более подходящее место службы! – Протараторил Ротчев на латинянской тарабарщине, но Сысой его понял. Ему же правитель сказал по-русски: – Пока клиент не расплатится, надо присматривать за фортом. Думаю, за прежний оклад ты с этим справишься лучше других.
– Могу и присмотреть! – Пожал плечами Сысой с равнодушным видом. Он не думал о будущем.
Компанейские суда редко приходили в Росс дождливыми зимами, но на этот раз в декабре встал на рейде бриг «Святой Константин», некогда вывезший стариков в Охотск. Русские служащие и креолы возбужденно обсуждали, что между Суттером и Компанией в лице Костромитинова еще в сентябре был подписан договор о купле продаже форта с рассрочкой на четыре года и теперь все они должны оставить Росс.
Вскоре слухи оправдались. В крепости стали поспешно резать скот, грузить на бриг солонину, пушки, движимое компанейское имущество. В конце декабря возле флагштока в лучших одеждах выстроились сорок пять россиян, тридцать креолов, трое дворян и чиновных служащих, россовские индейцы. Против них встал мексиканец Суттер с полутора десятками гавайцев и немцев в зеленых мундирах. Небо было затянуто тучами, моросил дождь. При пушечной пальбе молодому русскому приказчику доверили спустить трехцветный флаг Российско-американской компании с двуглавым орлом и лентой в лапах. Сысой от такой чести наотрез отказался и стоял в общем строю, задрав седую бороду.
Мокрый флаг Компании пошел вниз, но на четверти мачты порыв ветра захлестнул полотно вокруг древка, будто вцепился в него. Приказчик долго подергивал фал, боясь оборвать его. Но флаг вскоре обвис и покорно спустился в руки почетного караула. А Сысой вдруг вспомнил, что много раз видел все это в хворях и недомоганиях. На душе стало легче от мысли, что его судьба сложилась не по собственной дурости и бесовским посулам, а была предопределена от рождения, значит винить себя не в чем.
К фалу прикрепили другой флаг. То, что казалось на нем Сысою крючком, было изображением епископского посоха, а над ним – звезды. Он не спрашивал, что это значит, ему это было не любопытно. В крепости накрыли столы. Служащие загуляли. Большинству из них перемена места службы была в радость. Сысой потолкался среди чужих ему людей, от кого-то услышал, что дворовая девка Ротчевых разродилась здоровым младенцем. Бывший приказчик подумал, что с агрономом мог бы выпить, но тот от присутствия на спуске флага уклонился, так и не договорившись с княгиней и своей возлюбленной, откладывая их решение до возвращения в Ново-Архангельск, где были настоящий, действующий храм и всеми уважаемый поп. Ротчев разгневался на него и послал на ранчо посыльного. Тот вернулся на другой день и сообщил, что агроном умер. По уверениям пеонов, он не накладывал на себя рук, но представился от страсти, тоски и безысходности.