Василий от его слов громко закашлял, будто подавился слюной.
– Что? Не может быть? – в упор спросил Кусков и пристально уставился на него большими нерпичьими глазами.
Сысой с Василием смутились, крепкой веры в своих людей у них не было. Они тоже с опаской примечали, как ведут себя, о чем говорят их партовщики и русские служащие. Но вскоре произошел несчастный случай, немного успокоивший Кускова. Семнадцать партовщиков из партии Васильева самовольно отделившись от спутников в Большом Бодего, переволоклись в залив Сан-Франциско. Там они были замечены испанскими солдатами и обстреляны: четверо убиты, двое ранены. Бросив товарищей, и не отвечая на выстрелы, остальные бежали к Бодеге.
И опять Кусков ломал голову: было ли это преднамеренное бегство к испанцам, встреченное огнем или случайность, по которой партовщики наткнулись на солдат. Так или иначе, стрельба слегка образумила самых ненадежных людишек. Богатая добыча бобров в чужих водах продолжалась, но прекратились разговоры о том, что лучшие в мире охотники на морского зверя могут быть приняты испанцами с великими почестями.
Между тем в апреле установилось лето, а в июне на грядках Ульяны выросли капуста и репа невиданной величины. Женщины убрали урожай полупудовой репы. Кадьячки выкопали картофель – по ведру с каждой посаженной. Все радовались, восхищались здешней землей и снова засадили её. Настроения русских людей и партовщиков опять повергали Кускова в глубокое уныние. К августу было добыто 1866 взрослых каланов и кашлоков,* ( пестунов калана? ) 476 медведков*( детенышей калана? ), 423 котика. Добыча слегка оправдывала поход, хотя многие задачи, поставленные Барановым, не были выполнены.
Кусков приказал готовиться к возвращению на Ситху. Партовщики и служащие явно приуныли. Те, что обзавелись женками, сманить их за собой не могли: то ли бежавшая толмачка наговорила ужасов про северные земли, где всегда голодно, сыро и холодно или семейные понятия мивоков ставили пришлых мужей в положение случайных сожителей и дети от них принадлежали только их племени.
Оставив Бодегу 18 августа, «Кадьяк» так и не зашел в открытый Сысоем залив. Начальник экспедиции Иван Кусков старательно высматривал берег, надеясь найти хотя бы обломки «Николы». В устье Колумбии он хотел сделать остановку, чтобы выспросить о шхуне американцев и местных индейцев, но ветер и шторма, не прекращавшиеся весь год, не позволили задержаться и там.
Бриг «Кадьяк» вернулся в Ново-Архангельск 4 октября, на сорок девятый день после выхода из Бодего. Не жаловал экспедицию святой Никола, туда и обратно шли против встречных ветров. И все же дошли. Радоваться бы удаче, но беспросветное небо над заливом было затянуто серыми тучами, моросил холодный дождь. Уныло выглядела подновленная крепость, измотанными и печальными были лица партовщиков и промышленных.
– Слава Тебе, Господи! – Размашисто перекрестился Кусков, напомнив, что Бог милостив к экипажу, пусть с потерями, но вернувшемуся из таких штормов. – На баке! Салютуй флагу!
Громыхнула пушка холостым зарядом, пороховой дым веретеном прошелся над водой и унесся редеющим облаком. С батареи на кекуре в низкое небо взметнулся грибок ответного выстрела. Словно очнувшись от наваждения, закрестились русские служащие, кланяясь на береговой крест. Партовщики стали плясать в честь прибытия: алеуты на баке, кадьяки возле грота, чугачи извивались и махали руками на корме.
Бриг бросил якорь и встал на знакомом рейде. Дров на нем не было, питьевая вода заканчивалась. Глядя на пляски партовщиков, повеселели лица русских служащих. После сырого трюма и корабельной тесноты их ожидала просторная и теплая казарма, сухая одежда, горячая еда и чай, возможно, сладкий с гавайским или американским сахаром.
В бухте, под флагом Российско-американской компании, стояла знакомая всем баркентина «Юнона», у причала был пришвартован шлюп под андреевским флагом, явно готовившийся к походу: матросы в военной форме бросали любопытные взгляды на прибывший, потрепанный штормами компанейский бриг, но продолжали суетливо бегать по кораблю. По сходням с мешками на плечах вереницей ходили эскимосы и русские служащие, наметанному глазу было понятно, что грузят меха. Кусков приказал спустить за борт большую байдару с пустой бочкой из-под питьевой воды, посадил в нее передовщиков и тойонов, женщин с детьми, сам сел последним и крикнул штурману, свесившемуся с мостика:
– Тут же отправим воду и дрова!
В суконном плаще и шляпе поверх парика байдару поджидал на причале главный правитель колоний.
– Слава, те, Господи! Вернулись! – Обнял Кускова. – А я уже не знал, что и думать! Все живы? – Вскинул глаза с припухшими веками.