– Ефим, – отозвался с места дизайнер, конструирующий автомобили. – Мусор – любимый объект поп-арта. Как только тебя вынесли из Кремля, ты перестал быть скучным и стал привлекательным. В каком-то смысле, ты сейчас политический мусор, и должен дорожить этим качеством.
За столиками раздались аплодисменты и веселый свист.
– Ценю твое остроумие, Марк, – дружески улыбнулся Гребцов. – Но смысл поп-арта в том, что он извлекает мусор из помойки, помещает его в золотую раму и воскрешает для жизни. Я – тот мусор, которому уготовано воскрешение.
Опять раздались аплодисменты и веселый свист.
– Ефим, я слышал, ты был на Сейшелах и тебя сопровождал эскорт топ-моделей, – отхлебывая виски, сказал поп-музыкант с помятым лицом. – Не боишься, что наша чопорная православная публика назовет тебя развратником и гедонистом?
– Крестьяне ценят бычков, которые могут покрыть сразу несколько телок. И не любят импотентов, которые тайно мастурбируют в кремлевских кабинетах. Говорят, президент и премьер не вылезают из порносайтов. Уверен, за меня на выборах проголосует вся женская половина населения.
Серж видел, как улыбалась Астор, слабо двигая бедрами. Женщины, находившиеся в клубе, аплодировали. Он вдруг понял, что Гребцов обращается прямо к нему:
– Я вижу среди вас талантливого авангардиста Сержа Молошникова, увлеченного магическими технологиями. Серж, в моем окружении находятся несколько магов, экстрасенсов, астрологов. Они составляют гороскопы на моих оппонентов, отбивают от меня их парапсихологические атаки, предсказывают политические ходы неприятеля. Идите в мою команду. Помогите оформить помещение, где мы проводим наш партийный форум.
Вторично за сегодняшний день его зазывали в политику. Префект Нательный приглашал его послужить правящей партии. А Ефим Гребцов заманивал в оппозицию. И вторично Серж отказался:
– Благодарю за доверие, но я равнодушен к политике.
– Это иллюзия, – сказал Гребцов. – Вы можете быть равнодушны к политике, но она не равнодушна к вам. Поверьте, она от вас не отстанет. И найдет вас в объятиях женщины или даже на Марсе.
– Все-таки я попробую ускользнуть.
Серж поднялся, кивнул Вавиле и вышел, оставляя на сцене самодовольного красавца, не привыкшего, чтобы ему отказывали.
Глава четвертая
Серж ждал у цветочного салона, когда Нинон выскользнет из стеклянных дверей, в своей короткой шубке из чернобурой лисицы, в милых сапожках, с тем сияющим, обращенным к нему лицом, от которого у него в груди на мгновение исчезало сердце – и в открывшейся пустоте начинало сверкать, переливаться и петь. Словно восхитительная птица переступала на ветке, готовая взлететь.
Нинон села рядом, занося в машину холод, запах оранжерейных цветов, тонкий аромат духов и то веселое беспокойство, которое она создавала, кидая на заднее сиденье сумку с коньками, целуя Сержа быстрыми смеющимися губами, заглядывая ему в лицо зеленоватыми блестящими глазами.
– А вот и я, в урочный час назначенный!
Он просунул в ее меховой рукав свою нетерпеливую руку, улавливая ее тепло, прелесть, чудесную свежесть:
– Весь день, каждую минутку желал тебя увидеть.
Чувство, которое он вдруг испытал, напоминало ту радость, когда долго плутаешь среди буреломов, путаницы ветвей и темных чащ и нежданно выходишь на солнечную поляну.
Они пробрались сквозь вечернюю, переполненную машинами Москву. Остановились у Васильевского спуска. Нинон на заднем сиденье натягивала теплые рейтузы, пушистый свитер. Неся коньки, они прошли по брусчатке мимо сумрачного Василия Блаженного, пылавшего в темноте, как куст чертополоха. И оказались на катке, в сизых переливах и блестках, с метущимися конькобежцами, шелестом, искрами, звоном, среди соборов, алых зубцов, янтарных и бирюзовых огней.
– Догоняй! – Она первая скользнула на лед, в короткой юбке и свитере, перебирая длинными ногами, на которых красовались высокие ботинки с серебряными завитками коньков. – Как чудесно! – И умчалась, исчезая среди летящей толпы, шуршащего льда, сверкающих проблесков.
Он чувствовал ее восхищение, свободу и молодость среди морозной туманной площади.
Он вдруг вспомнил, что в кармане его находится крохотный пенальчик, подаренный Вавилой, и в нем – шарик возбуждающего препарата со странным названием «Кандинский». Ему захотелось испытать действие волшебного снадобья здесь, на этом волшебном катке, где соборы, кресты, зубчатые стены, малиновый кристалл мавзолея предполагали близкую, в морозном мерцании тайну, которая вот-вот себя обнаружит.