Первое время он со свойственными ему впечатлительностью и широтой души, восхищаясь интеллектуальным уровнем и гражданским мужеством новых друзей, кормил и поил их, попутно впитывая передовые знания и информацию. Те охотно шли на контакт, хотя, с их профессиональной точки зрения, Антон являл собой образчик классического недоучки, невежды, способного заработать на непредвзятом экзамене по любой гуманитарной дисциплине лишь твердую «пару», если не «кол». Зато он был полной противоположностью всем встречавшимся им доселе «новым русским», к тому же помогал материально, ничего не требуя взамен, восхищался ими чуть ли не поминутно, а это льстило. Ну, а кто не любит лесть?
В какой-то момент Антону надоели эти бесполезные обеды и ужины. Да и, по правде говоря, стали они выходить в копеечку, ведь званые гости со временем отбросили всякую скромность при выборе блюд и напитков и прекратили смущаться, узнавая цену того или иного кушанья. Во время очередной неформальной посиделки Антон поинтересовался, не пора ли ему принять участие в каком-нибудь интересном эксперименте или историческом исследовании либо, на худой конец, в секретных археологических раскопках. Однако конкретных предложений так и не дождался.
Одновременно Антон увлекся горными лыжами, каждый выходной ездил в Подмосковье кататься по искусственному склону. Да и на самолетах летать ему пока еще не наскучило. На все это уходило немало денег, но Антон всякий раз сдавался перед жаждой новой порции адреналина.
Таким адреналином были и мотоциклетные пробеги. Антон с нетерпением ждал завтрашнего дня, чтобы в реве мотоциклетного мотора в байкерской компании убежать от серых будней. Плохая погода превращала выезд в полнейшую авантюру, зато давала выход энергии.
Накануне запланированного мотоприключения Александр Валентинович решил свести Антона с неким профессором Плукшиным. По его мнению, знакомство с ученым чрезвычайно полезно и интересно для Антона. Он даже голос понижал, лишь только начинал говорить о Плукшине. Определенно, Тихонов считал его гением, хотя и предупреждал о возможных странностях в поведении профессора.
— Это то, что тебе нужно, — напутствовал он Антона. — Ты без ума от мистерий, а Плукшину, хоть он и читает лекции, в последнее время не хватает внимательных ушей. Вот увидишь, эта встреча принесет тебе массу интересных впечатлений. Ты мне еще спасибо скажешь за это знакомство.
Глава вторая
— Ничего и никогда у нас не делается до конца и по правилам. Можно тысячу трудов состряпать на тему стереотипного восприятия русских людей иностранцами, спорить до хрипоты, таскать друг друга за волосы, у кого они есть, или за бороды, но истина от этого не переменится. Эх, товарищи-господа, до чего же обидно бывает, когда вот так: идем дорогой верной, а дойти до развилки с автобаном, ведущим прямиком в светлое завтра, не хватает ничтожных метров!
Глупо… Эх, как же глупо! В 1991 году дело не довершили, испугались снова рушить старый мир и строить новый. Да и не надо было ничего разрушать, ведь и так все само собой рассыпалось в прах. Только в головах создали путаницу, а официального выхода, так сказать, ей не дали.
У нас ведь как получается: пока наш человек в газете не увидит крупными буквами… нынче, конечно, по телевизору пока не услышит объяснение, выданное уверенным, санкционированным на самом высоком уровне тоном, о том, что есть белое, а что — черное, пока не поставят за него, где положено, точки и кавычки, он будет терзаем сомнениями. И от этого не пойдет вперед, не переплывет океаны, чтобы открыть новые счастливые земли, скорее, захочет вернуться в прошлое, пусть не самое лучшее, но предсказуемое, социально защищенное, нудное, но стабильное и понятное…
Докладчик прервал речь, вежливо откашлялся, оглядел зал и, судя по всему, остался доволен произведенным на аудиторию эффектом. Никто не ушел, а сидящие в третьем ряду студентки глядели на него, открыв рот. В их глазах отражалось восхищение мудростью и глубиной его мыслей.
Сделав глоток остывшего чая из огромной кружки, докладчик продолжил речь еще увереннее и напористей, не стесняясь употреблять жаргонные словечки: