Ждать Паша Колода себя не заставил и скоро громадным корявым пнем уселся напротив Ивана Васильевича. Когда по взмаху его руки две официантки принесли полдюжины кружек янтарного баварского пива, Иван Васильевич, осушив одну, поднял на Пашу Колоду лютый взгляд.
– Твоих пацана с пацанкой, кажись, Мирослав крестил, а, Павел свет Никитович? – сквозь зубы спросил он.
– Век свободы не видать, Васильч, – не наша братва попа замочила! – испуганно выдохнул тот. – Тебе не знать, что он братве заместо батька был, в натуре.
Скольких от кичи и от деревянного бушлата по уму сберег, бля буду, Васильч!..
– А пацан-то с пацанкой здоровенькие растут?
– В натуре, не хиляки, а чо? – смутился Паша.
– Вот видишь, Павел свет Никитович, здоровенькие, – потряс пальцем перед носом Колоды Иван Васильевич. – А у святого человека Мирослава.., еще не родился, а уже осиротел.
– Ты чо, мент, чо на нас катишь?.. Да наша братва за Мирослава любого уроет и пацана его без пайки не оставит.
– Может, еще пацанка родится, Паша.
– В законе: и пацанку не обделим. И церквуху его у хохлов достроим.
– Промеж нас. Колода, в жизни счеты есть, и я не забыл их, когда шел к тебе, смекаешь почему? – спросил Иван Васильевич.
– Не-а, не врублюсь, Васильч.
– Потому как, Паша, у нас случилось злодейство форменное. А власти – сам знаешь, какие они нынешние власти?..
– Смехота одна, а не власти! – отмахнул клешней Колода. – С ними дело иметь – что на зоне у параши клопа давить.
– Вот-вот, – согласился Васильевич и стал рассказывать в сторону, мимо Колоды:
– Ввечеру вчерась иду из баньки, вижу: во дворе, как его, блин, "супермаркета" у Ксюшки Бизюки в джипе тамбовские "быки" Гундосый и Мерин толкуют о чем-то с Ленчиком, нашей молодой властью.
– Точно? – насторожился Колода. – Не путаешь, Васильч?
– Проверил, Паша. Гундосому принадлежит тот джип с.., с шипованной резиной, – усмехнулся тот и, помолчав, добавил:
– Номер: Тамбов. 634 РУС. И на обочине, – продолжал он, но замолк, будто испугавшись чего-то.
– Чо на обочине, договаривай? – катая желваки, исподлобья смотрел на него Колода.
– Я и говорю: на обочине, у которой убиенных нашли, в мерзлых ссаках тот шипованный протектор отпечатался.
– А чо козлы?
– Менты-то? – уточнил Иван Васильевич, наклонился к Колоде ближе:
– Молодая-то власть с новым начугро братцы двоюродные, соображаешь, Паша, чо они?
Колода смотрел на него тяжелым, наливающимся свинцом взглядом.
– Пойду я, – поднялся Иван Васильевич. – Хозяйка блины поставила, а блины хороши, пока горячие, – глядя в этот свинец, сказал он.
– Ага-а, блины ништяк, пока горячие, – крепко задумавшись, кивнул Колода ему в спину.
Через час по трассе из Почайска в сторону Тамбова одна за другой промелькнули в метельной мгле три иномарки, под завязку набитые братвой. Иван Васильевич, копаясь в сарае, проводил их сумрачным взглядом. Потом достал из застрехи пятизарядный карабин с оптическим прицелом.
Девять лет назад сын-геолог ни разу не пользованный охотничий карабин этот выменял в тайге у эвенков на три бутылки спирта с радиоприемником "Спидола" в придачу и привез в подарок отцу, любителю кабаньей охоты. Было это в последний приезд сына…
В тот же год его экспедиция сгинула в саянской тайге.
Чтобы не травить памятью душу, спрятал тогда Иван Васильевич нераспакованный и нигде не зарегистрированный карабин под застреху и никогда оттуда не доставал его. Держа сейчас в руках оружие, он попытался было восстановить в памяти лицо сына, но его постоянно заслоняли обглоданные собаками лица попа Мирослава и монаха Алексеева. Тягостно вздохнув, Иван Васильевич развернул полуистлевшую оленью шкуру, в которую был завернут карабин, и стал освобождать его от затвердевшей заводской смазки.
Тамбовская братва встретила братву из Почайска в лесопосадке на десятом километре шоссе Тамбов – Москва. "Тамбов" не понимал, из-за чего взбеленился "Почайск", и застолбил экстренную "стрелку", поэтому братва нервничала и поминутно хваталась за стволы.
– Шлык, говорить есть за что! – крикнул в сторону тамбовцев Колода и направился с двумя "быками", держащими правые руки в оттопыренных карманах, навстречу их авторитету Гришке Шлыкову, по лагерной кликухе Шлык.
Со Шлыком тоже подошли два "быка", готовые в любой момент выхватить пушки и шмалять из них в любого, кто стоит на пути. Колода последний срок парился вместе со Шлыком на "особо строгом режиме" за Полярным Уралом, на станции Харп, поэтому им не надо было долго обнюхиваться друг с другом.
– Твои "быки", Гришан, Гундосый и Мерин, вчера ночью попа Мирослава и одного монаха из нашей обители по заказухе замочили, – сказал Колода и спросил в лоб:
– Мочить друг дружку будем, Шлык, или без понтов и мочилова кинешь нам гнид?
– Попа Мирослава?"! – вытаращил глаза Шлык. – За монаха, не знаю, братан, а поп Мирослав хоть из фраеров, а святой человек был.