Ограничимся этим списком обманутых Мануйловым иностранцев; его, конечно, можно было бы увеличить. А сколько обманов так и не всплыло! Мануйлов не стеснялся ни национальностью, ни суммой — по принципу: бей сороку и ворону, попадешь и на ясного сокола. Когда жалобы доходили до начальства, Мануйлов кое-как разделывался со своими клиентами; кому платил, от кого увиливал. После отставки стало совсем трудно. В департаментской справке деликатно обрисован образ его жизни по удалении из департамента полиции. „Проживая в С.-Петербурге, Мануйлов распространял слухи, что, благодаря занимаемому им в министерстве внутренних дел служебному положению и обширным его связям с разными высокопоставленными лицами, он имеет возможность устраивать разные дела во всех ведомствах, а в частности — и в департаменте полиции. Таким словам Мануйлова многие верили, так как он жил весьма богато, вел крупную игру в клубах и, не имея собственных средств, проживал, судя по некоторым указаниям, не менее 30.000 рублей в год".
И охранное отделение, и департамент полиции были настороже. Постоянные учреждения подбирали документики, снимали допросы и т. д. Время от времени материалы докладывались начальству. Начальство принимало к сведению, но никаких активных мероприятий не совершало. И не подвинула дела даже такая резолюция Столыпина: „Забыл передать вам сегодня прилагаемые документы, касающиеся Мануйлова. Пора сократить этого мерзавца". (20 марта 1909 года). Только в январе 1910 года настало время сократить Мануйлова, ибо к этому времени, кроме данных о его шантажной деятельности, особенно департамент не волновавшей, пошли слухи о том, что Мануйлов вступил в сношения с В. Л. Бурцевым и собирается продать ему важные документы, что, конечно, уже непосредственно задевало департамент. Между прочим, департаментом было перлюстрировано письмо не безызвестного Череп-Спиридовича следующего содержания:
„Независимо от сего мне сообщают, что бывший агент Ив. Фед. Мануйлов запродал за 150.000 фр. массу документов революционеру Бурцеву и получил в задаток 20.000 фр. Бурцев уехал будто бы в Америку собирать деньги на это и на пропаганду, а Мануйлов будто бы продолжает собирать новые разоблачения“.
Это, конечно, было слишком, и власти, наконец, решились посягнуть на невинность Мануйлова. У него был произведен обыск в ночь на 17 января 1910 года. Начальник охранного отделения донес на следующий день о результатах обыска. Протокол этот любопытен, и мы его приведем.
„Вследствие приказания товарища министра внутренних дел (т.-е. ген. Курлова),
в ночь на 17 сего января, по. моему распоряжению, был произведен обыск в квартире отставного колл. асе. Ивана Федоровича Мануйлова, при чем были изъяты из его письменного стола:
1) Папка с тисненой надписью: „Всеподданнейший доклад”, в которой оказалась не-сброшюрованная тетрадь перепечатанных бумаг на пишущей машине, повидимому, телеграмм и препроводительных бумаг из Парижа за 1904 год, частью к русским дипломатическим представителям, а часть — без указания адресатов. Привожу некоторые из копий сих документов:
„Париж, 30 апреля (13 мая) А. Н. Нелидову. № 92. Позволяю себе представить вашему превосходительству статью… (в тексте пропуск заглавия)… полученную мною для напечатания в здешних газетах из министерства внутренних дел. Почтительнейше прошу ответить мне, не встречается ли препятствий со стороны вашего высокопревосходительства к напечатанию предлагаемой статьи". „Париж 4/17 мая 1904 года № 105. Позволяю себе представить вашему превосходительству сведения из Лондона, полученные мною от начальника французской секретной полиции". „Париж 6/19 мая № 106. Позволяю себе представить вашему превосходительству 8 дешифрованных японских телеграмм по вопросам о Манчжурии и англо-японскому союзу"
„Париж, 8—21 мая № 110. Позволяю себе представить вашему превосходительству копии писем, адресованных на имя известного финляндского ~ агитатора Эрика Эрштрема, проживающего в Париже. Благодаря сотруднику, я надеюсь и впредь иметь корреспонденцию упомянутого Эрштрема". „15–28 мая 1904 года № 115. В дополнение к моей телеграмме от сего 15–28 мая, позволяю себе почтительнейше представить вашему превосходительству текст двух телеграмм японского посланника в Париже г. Мотоно, адресованных в Токио, на имя Камура".