„Сопоставляя изложенное, необходимо придти к заключению, что с формальной стороны виновность Манасевича-Мануйловав обманном получении различных денежных сумм, с Антонова, Якобсона, Минца, Шапиро, Беспро-званного, Глухарева и Плоткина, представляется вполне доказанной, причем уста-новленые и приняты особые действия для учинения обмана: телефонные, будто бы, переговоры с лицами, занимающими высокое положение, распространение сведений о собственном влиянии и положении, внешняя обстановка, визитная должностная карточка в приемной на столе и т. д. Однако, обращаясь к разрешению вопроса о целесообразности постановки этого дела на суд, надлежит, казалось бы, прийти к отрицательному выводу.
„Из актов предварительного следствия видно, что Манасевич-Мануйлов близко стоял к полковнику Невражину, коему и доставлял свои сведения, извлекая их, преимущественно, из газетных заметок и каких-то рукописей. Возможно, что в случае судебного разбирательства, Манасевич-Мануйлов, для собственной реабилитации, укажет на эту часть своей деятельности и, по-видимому, продолжающейся близостью к полковнику Невражину, будет доказывать питаемое к нему полное доверие.
„Кроме того, допущение в ряды чиновников особых поручений министра внутренних дел человека, ныне привлекаемого за мошенничество, близость его к бывшему председателю совета министров, может дать повод к толкам в прессе о необходимости более осмотрительного допуска на эти должности. Самый момент возбуждения уголовного преследования — март 1910 г., т.-е. почти через два года после получения первичных доказательств преступной деятельности Манасевича-Мануйлова, также может вызвать нежелательное освещение.
„Наконец, большая часть потерпевших может на суде произвести неблагоприятное впечатление, как лица, добивавшиеся нелегальным путем своих, не всегда правильных ходатайств, и этим обусловить оправдательный вердикт присяжных заседателей, что в этом деле является совершенно нежелательным.
„На основании приведенных соображений, я полагал бы: дело по обвинению коллежского ассесора Ивана Федоровича Манасевича-Ма-нуйлова, 40 лет, направить в с. — петербургский окружный суд для прекращения на основании 277 ст. уст. угол. суд.".
Генерал Курлов ознакомил П. А. Столыпина с представлением Виссарионова, и 23 мая 1911 года, за подписью ген. Курлова, прокурору петербургской палаты В. Е. Корсаку было отправлено совершенно секретное письмо следующего содержания:
„Милостивый Государь, Владимир Евста-фиевич. Возвращая при сем, по рассмотрении, предварительное следствие о коллежском ассесоре Манасевиче-Мануйлове, обвиняемом в мошенничестве, имею честь просить ваше превосходительство уведомить меня, не представится ли возможным, в виду нецелесообразности постановки настоящего дела на судебное разбирательство, дать ему направление в порядке 277 ст. уст. угол. суд.".
Нечего добавлять, что прокурору Корсаку „представилось возможным" прекратить дело о Мануйлове.
Не пришло, однако, время сократиться Рокамболю. Рокамболь, совсем было погибший, воскрес.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
VII
Дело о Мануйлове было прбкращено, но умереть навсегда ему все же не пришлось, и через 6 лет оно воскресло вновь, правда, уже не в качестве самостоятельного казуса, а лишь в виде фона для новой еще более занятной картины. Разговор об этом будет впереди, но уже тут нельзя не указать, насколько „деликатны" и конфузливы были в этом деле и прокуратура, и ген. Курлов: о наиболее характерном эпизоде они просто умолчали, а эпизод этот, если и не так много добавляет к характеристике собственно нашего героя, то для общей картины среды, питавшей Мануйлова, дает много интересных штрихов.
Возродившись в 1915–1917 г.г., дело Мануйлова воскресило и этот эпизод, потерпевшим по которому явился уже не какой-то, по терминологии Курлова, „еврей, могущий на суде произвести неблагоприятное впечатление лица, добивавшегося нелегальным путем удовлетворения своих ходатайств", а миллионер, балетоман, женатый на одной из лучших танцовщиц императорской сцены, жандармский полковник А. К. Месаксуди.
Не то греческая, не то караимская семья знаменитых табачников Месаксуди, как оно тогда и полагалось, возглавляла собою керченский союз русского народа, но по южному темпераменту своему не сумела удержаться на „законной" линии, а вложилась в это дело слишком уж активно, и, в результате, один из Месаксуди, брат жандармского балетомана, попал на 2½ года в арестантские отделения за участие в организации еврейского погрома в Керчи.