Но, потеряв в полете ввысь, А. С. Резанов тем свободнее отдался порханью по поверхности, тем более, что грошовое жалованье при крайне незначительных личных средствах заставило его отыскивать различные способы к преуспеянию.
Вначале путь был найден в виде сотрудничества в „Новом Времени", одним из судебных хроникеров которого сделался юный подполковник. А нововременские пути — известны: прежде всего суворинский клуб, а затем дружба со Снесаревым, Шумлевичем, Манасевич-Ма-нуйловым, Оцупом, Суходревом и прочими птенцами суворинского гнезда.
По этим путям А. С. Резанов и пошел, тем более, что давнишнее общение с героями его прежней деятельности не могло пройти для него даром, и беспринципности полковника мог бы позавидовать сам Мануйлов.
Во всяком случае, когда, по инициативе того же М. Д. Бонч-Бруевича, А. С. Резанов украсил собою комиссию ген: Батюшина, он был уже вполне сформировавшимся… соратником Мануйлова, чем последний и не преминул воспользоваться, прочно внедрившись туда же. А засим… а засим Мануйлов и Распутин набрели на гениальную в своей простоте мысль: сделать Резанова… директором департамента полиции!
— Причисляясь к министерству, — говорит С. П. Белецкий[36] — Мануйлов имел, конечно, свои виды. Вскоре он завел разговор о необходимости для меня, ради облегчения работы, взять знающего розыски директора департамента полиции и предложил мне познакомиться с полк. Резановым, известным своими литературными трудами о немецком шпионаже и по розыскной своей деятельности по этой части в Прибалтийском крае, членом комиссии ген. Батюшина. Я познакомился с ним, и он на меня произвел хорошее впечатление..
Ниже, в главе о деле Мануйлова, читатель увидит, как далеко шла связанность Мануйлова с комиссией, и поймет, что было бы, если бы этот поистине дьявольский план осуществился.
А. Н. Хвостов убил его в зародыше, совершенно конспиративно проведя в директора д-та полиции ген. Климовича, и одно это делает уже понятной ту ненависть, с которой Мануйлов относился к хвастливому резановскому сопернику.
Нам остается, в связи с тем же касательством И. Ф. Мануйлова к батюшинской комиссии, сказать несколько слов о роли, разъ-игранной им в деле банкира Д. Л. Рубинштейна.
Дело это (арест Рубинштейна батюшинской комиссией по подозрению в способствовании видам неприятеля) представляется неясным и загадочным до сих пор. С одной стороны, конечно, ясно, что такая незаурядная и колоритная фигура, вообще не останавливающаяся ни перед чем для достижения своих целей как „Митька", мог иметь достаточно врагов во всех слоях общества, с другой стороны, столь же ясно и даже общеизвестно, что орудовал Рубинштейн отнюдь не на германские деньги, а на французские, и его арест был скорее ударом по союзнической ориентации. Впрочем, если мы обратим внимание на то, что дело Р. велось, главным образом, по инициативе Штюрмера, мы, пожалуй, именно поэтому сможем нащупать некоторый ответ на вопрос о его природе.
Но как бы то ни было, остается фактом то, что Распутин должен был получить за прекращение дела 100 тыс. руб., а Мануйлов — начал получать еще до возникновения самого дела, в которое затем он вошел и как агент Батюшина и как представитель Штюрмера!
— В деле о шпионаже Рубинштейна, — говорит А. Н. Хвостов, — Манасевич-Мануйлов, как опытный человек, мог отводить — как старая лисица от норы — всякое дело. Мне кажется, что только поэтому дело Рубинштейна не было и не будет поставлено на суд.
Так это или не так, ответа история на этот вопрос пока еще не дает, но что это могло быть именно так, независимо от того, виноват был Рубинштейн или нет, — читатель, надеемся, убедится из содержания следующих глав.
Как и при первом падении Мануйлова, и на этот раз опрокинул его все тот же департамент полиции, для которого все время резвый Рокамболь являлся бельмом на глазу, зачастую настолько застилавшим остроту департаментского зрения, что спутывались все планы и намерения, и лакомые куски, уже дразнившие аппетит всеядных департаментцев и вызывавшие сладкие слюни, неожиданно оказывались у самого рта перехваченными пастью посторонних акул, ловко увильнувших затем из-под зубов обратно на широкий простор.
Воспользовавшись, как мы знаем, первым же крупным faux pas Белецкого и свалив, наконец, этого надоедливого, нудного и ехидного, по нынешней терминологии — „комиссара", навязанного ему Царским Селом, А. Н. Хвостов поторопился приставить к департаменту полиции заслуженного испытанного жанцарма, который, может быть, и не стал бы вводить в качестве одного из факторов управления делом — слезы оскорбленных Распутиным женщин, как это делал — по крайней мере, в своих мемуарах — Белецкий, но зато был бы действительно директором д-та, а не министром полиции, каковым возомнил себя, опираясь на Царское Село, Белецкий, не подпускавший подлинного министра не только к самому направлению работы, но и к простому ознакомлению и с ходом се, и, даже, с текущей охранной хроникой.