Секретарь митрополита Осипенко, который, увидев в квартире у Мануйлова И. С. Хвостова, сразу же сказал ему:
— Зачем вы пускаете к себе этого человека! — поясняет, что вызвана эта фраза была уверенностью в том, что И. С. Хвостов никогда не простит Мануйлову его расследования по делу Ржевского, в результате которого кузен его лишился портфеля.
Секретарь Штюрмера граф Борх, зашедший к Мануйлову во время обыска, дает о Мануйлове прекрасный отзыв и подтверждает его близость к батюшинской комиссии.
Наконец, сам ген. Батюшин, председатель чрезвычайной комиссии, рассказывает следующее:
В конце мая 1916 г. нач. штаба Верх. Гл. ген. Алексеевым на свидетеля возложено было производство расследования о деятельности банкира Д. Л. Рубинштейна, вызвавшего против себя ряд весьма серьезных подозрений. Для генерала, только что приехавшего с фронта, дело это представлялось чрезвычайно трудным, не столько по его сложности, сколько по чрезвычайным связям Д. Л. Рубинштейна в кругах правящей бюрократии, что делало почти каждый предпринимаемый в связи с его делом шаг сразу же и в первую очередь известным самому Рубинштейну. В связи с этим член комиссии полк. А. С. Резанов и рекомендовал свидетелю И. Ф. Мануйлова как очень надежного и сведущего человека, причем подчеркнул, что Мануйлов состоит при председателе совета министров и хорошо знает всю высшую администрацию.
В этом месте показания ген. Батюшина председатель суда перебил его коварным вопросом:
— А полк. Резанов не сказал вам при этом, что Мануйлов так же хорошо знает и Рубинштейна и даже получает от него различные, более или мейее крупные суммы денег?
— Нет, не сказал! — отмахивается ген. Ба-тюшин и продолжает свои дифирамб Рокамболю — Мануйлов, как осведомитель, оказал его комиссии много ценных услуг, и, именно, он и помог, по словам Батюшина, разобраться в деле Рубинштейна, которым был очень заинтересован и Б. В. Штюрмер, все время торопившийся и боявшийся, как бы дело не уплыло из комиссии. Между прочим, этим повышенным интересом Штюрмера к делу полк. Резанов и объяснил Батюшину присутствие Мануйлова на обыске у Рубинштейна, причем заодно он сообщил свидетелю об участии Мануйлова в обыске у Ф. Ф. Уте-мана, что было против правил комиссии, не допускавшей осведомителей до открытых выступлений от имени комиссии.
Как бы то ни было, опасения Штюрмер якобы стали оправдываться и против комиссии подняли, в связи s с обстоятельствами обыска у Ф. Ф. Утемана, резкую травлю, имевшую главной целью — вырвать из ее рук дело Рубинштейна.
Однако, дознание, произведенное по выяснению обстоятельств обыска и выдвинутых слухами обвинений против члена комиссии Логвинского, доказали его голубиную чистоту и всю вздорность сплетен.
— А кто производил дознание? — снова интересуется председатель..
— Я и Логвинский… рапортует генерал.
— Как? Сам о себе?
— Я слишком доверяю Логвинскому, и слишком мелки были обвинения. Нам было не до того! — гордо заявляет свидетель. — Я наперед знал, что все враки и дело тут в деле Рубинштейна, которым мы были тогда захвачены и которое хотели у нас выхватить!
Дальнейшие же показания ген. Батюшина настолько характерны, что их стоит воспроизвести стенографически.
— Собственно же о „деле Мануйлова", продолжает свидетель, — я узнал впервые только после его ареста. На другой день после этого я получил запрос из ставки Верх. Гл., состоял ли Мануйлов членом моей комиссии, кто меня познакомил с ним и т. д.
Я ответил на эти вопросы то же, что показал и вам, а затем выехал в ставку на личный доклад начальнику штаба ген. Алексееву. При этом устном докладе я высказал ему мое категорическое убеждение, что Мануйлов не мог взять взятки. Я указал, что если бы он хотел делать это, то уже давно мог бы получить несравненно более крупную сумму денег с Рубинштейна, но в деле Рубинштейна он был ультра-корректен. В своем докладе начальнику. штаба я высказал свое подозрение, что в деле возбуждения следствия против Мануйлова могла иметь место скорее всего месть. Мануйлов прежде всего был главным центром в деле Рубинштейна, в этом деле были заинтересованы многие лица и многие чины министерства внутр. дел. В особом докладе, представленном мною в ставку дополнительно, мною были сгруппированы все данные, касающиеся заинтересованности чинов министерства внутр. дел в деле Рубинштейна, причем из этого доклада видно, что лица, близкие к председателю совета министров, не стеснялись оглашать тайны, касавшиеся расследования по делу Рубинштейна. В докладе этом я указывал также на вполне естественное раздражение, которое было вызвано в банковских сферах деятельностью моей комиссии, — и допускал возможность того, что поход против Мануйлова именно и был вызван желанием дискредитировать мою комиссию.