Выбрать главу

— Но почему я?

— Потому что тебя избрал Бог, брат Орон! Ты стоишь в самом конце судьбы прародителя нашего братства. О тебе говорится в священной рукописи.

— Я не могу привыкнуть к новому имени.

— Нельзя привыкнуть к блаженству! И потом, ты не будешь слышать это имя от других. Но в твоем сердце оно будет звучать, как прекрасная музыка!

— Что я должен делать?

— Отправляйся в Россию — это решение Великого магистра. Волею судьбы ты пришел к нам из этой страны, как и наше учение. В Москве тебя встретит наш брат. Ты будешь слушаться его беспрекословно, как меня прежде. Он подготовит тебя к твоей миссии.

— Я мечтал об Индии или Китае. Но если ты настаиваешь, я полечу в Россию. Только не называй эту страну моей родиной.

— Странно… Мне казалось, ты бредишь ею. Впрочем, это неважно. Забудь на время слово «не хочу». Доверься мне, как доверял все эти годы. Разве я обманул тебя? Разве это не дает мне права на новый кредит доверия? Проценты с него изумят тебя, можешь быть уверен.

— Я верю тебе, отец… брат. Позволь называть тебя старшим братом.

— Это лучшее, что ты сказал сегодня!

— Когда отправляться в Россию?

— Сегодня, мой мальчик. И да поможет тебе наш дальновидный Бог!

Глава третья

Их сиятельство приехали!

Барский с сожалением вернул в свой кожаный саквояж литровую бутылку водки «Smirnoff».

— Раз не пьете, значит, вы не русский.

— Вы уронили, — заметил Половинкин и поднял с прохода тощую брошюру, потемневшую до желто-коричневого цвета.

— А! — Барский улыбнулся. — Так, безделица. Я иногда покупаю такие вещицы в книжной лавке на улице Горького. Банальный детектив конца прошлого века. Я люблю подсовывать такие книженции своим студентам.

— Вы позволите?

«Фома Халдеевъ. Провинціяльный Вавилонъ» — прочитал Джон на обложке. Первая страница в книге отсутствовала. Текст начинался со слов:

«…лишним в этой чужой взрослой игре.

Коляска долго стояла неподвижно. Наконец послышалась возня. Коляска накренилась, рессоры ее жалобно взвизгнули, и наружу тяжело выбрался невысокий широкоплечий мужчина в тесноватом овчинном тулупе и лохматой меховой шапке, точно сросшейся с его густыми бровями и бакенбардами. Казалось, сними он шапку, и останется лыс и безбров. Зато усы господина, черные, с сизым отливом, были безукоризненно ухожены. Это был хозяин имения князь Сергей Львович Чернолусский.

Покряхтывая и бесконечно разминаясь, он недобрым взглядом смотрел на уснувшего кучера. И вдруг — вспрыгнул на облучок и крепко пихнул спящего в бок. Толчок был так силен, что парень грохнулся наземь саженях в трех от коляски, перевернулся, как подстреленный заяц, и вскочил на ноги, хлопая глупыми глазами и потирая ушибленные места. Глядя на него, Сергей Львович захохотал.

— Спишь, малой? Жалованье даром получаешь! Счастье твое, что Звездочка дорогу знает, не то плутали бы мы с тобой в степи.

— Жалованье… Как же-с… — обиженно бормотал кучер. — Жди вашего жалованья до морковкина заговенья… А нешто драться можно? Заснул, мол… Заснешь! Виданное ли дело — ночью по степи разъезжать! Как мазурики какие-то, прости Господи!

— Молчи, дурак, — буднично возразил князь, пропустив мимо ушей слова о жалованье. — Сам знаешь, что не мог я дальше оставаться в доме бесчестного человека!

— То-то, что не могли… — гнул свое кучер. — А лошадок по степи гонять могли… В объезд нужно было, через город ехать.

— Но-но, поспорь у меня.

— То-то, что поспорь, — не унимался мстительный кучер. — Ну не хотят их сиятельство через город ехать. А почему, спрашивается, не хотят? А потому, что лошадки и колясочки вон ентой стыдятся. А чего их стыдиться? Екипажик, чай, не последний в городе.

И вновь Чернолусский сделал вид, что не слышал кучера. Резво, насколько позволяли длинные полы тулупа, взбежал по ступеням парадного входа, убеждая себя, что еще не стар и легок в движении. Он с такой силой рванул дверь, что стекла на первом этаже зазвенели.

— Егорыч! — взревел князь. — Открывай, старый меньдюк[1]!

От княжьего рыка вся усадьба пришла в движенье. В воздухе зашумело — это тысячи готовившихся к отлету грачей взмыли с построек и деревьев. Небо из серого сделалось черным, в нем точно черви зароились. Но в доме было по-прежнему тихо. Наконец в покосившемся флигельке, что притулился сбоку господского дома, в окне второго этажа, показалось заспанное детское личико, сменившееся испуганным лицом старика. Через несколько секунд его обладатель, в ночном колпаке, фланелевом халате и тапочках на босу ногу, мчался к приезжему по хрусткой ломающейся грязи, причитая на бегу: