— Я убью тебя! — завопил Крекшин и, потеряв равновесие, чуть не упал. Его вовремя подхватила Рожицына.
— Вот, Варвара, — иезуитски-назидательным тоном продолжал Сорняков, — довела человека. Регулярно кого-то убивать хочет.
— Славочка, я не зна-ала! — заплакала Варя. — Что ж ты, дурачок, мне ничего не сказал?
— Ты, Варя, случайно не смотрела фильм Кончаловского «История Аси Клячиной, которая хотела выйти замуж, но не вышла, потому что гордая была»? — спросил Сорняков.
— Смотрела…
— Это Андрон про нашего Славу снял. Он мне сам рассказывал.
— Чушь какая, — сказала Варя, испуганно глядя на Сорнякова. — Когда Кончаловский это снимал, Слава еще ребенком был.
— А он и сейчас ребенок. Со своей стороны, я бы не советовал тебе выходить за него и брать на себя ответственность за второе дитя. Но если ты не сделаешь этого, он либо Сидора зарежет, либо себя зарежет, словом, непременно кого-нибудь зарежет, это я тебе гарантирую. Я даже не уверен, что мы с тобой живыми дойдем до метро.
— Я согласна!
Сорняков отвесил ей низкий поклон.
— Спасибо тебе от всего русского постмодернизма!
Крекшин глупо улыбался.
Глава двадцать первая
В Москву! В Москву!
Отправив Прасковью на метро к двоюродной сестре в Сокольники, Соколов, широко улыбаясь, вышел на площадь Курского вокзала.
— Ну, здравствуй, что ли, столица! — вслух произнес он.
— Сами с собой беседуете, товарищ капитан? — спросил его через открытое стекло белой «Волги» молодой белобрысый таксист, вкусно затягиваясь сигаретой «Столичные».
— Здорово, малой! — обрадовался Максим Максимыч. — Вот так сервис! Не успел я с Москвой поздороваться, а мне уже такси подают. Откуда знаешь, что я капитан? Я вроде бы в штатском.
— Максим Максимович Соколов? — деловито уточнил парень.
— Точно так.
— Специально на вас в таксопарк заказ поступил. Велено вас встретить и находиться в полном распоряжении весь день.
— Да ну? — наигранно изумился Соколов. — Как же ты меня опознал?
— По описанию внешности. А где ваша супруга?
— И про супругу знаешь?
— Куда едем?
— Раз такое уважение мне оказано, первым делом — к Кремлю. Потом Крымский мост… Парк культуры… ВДНХ — само собой. Потом в Сок… Ты счетчик не забыл включить? А то знаешь, как оно бывает: покатались — веселились, подсчитали — прослезились…
— Обижаете! Вам русским языком сказано: машина оплачена до вечера. Если быть точным, до десяти ноль-ноль. Где супруга-то?
— Кто ж это расщедрился? — сделав вид, что не расслышал последний вопрос, поинтересовался Соколов.
— Заказчик пожелал остаться анонимным. Вы что, мне не доверяете? Думаете, завезу вас в какой-нибудь парк и ограблю?
— Тебе-то я доверяю. Эх, жалко Прасковью я на метро посадил! Поспешил!
— Так заедем за ней. Куда?
— На кудыкину гору.
— Понял.
Покряхтывая, капитан с наслаждением поместил свое тучное тело на мягкое кожаное сиденье новенькой «Волги».
— Трогай!
«Ах, Москва! Как же ты, голубушка, хороша! Как тебя, милая, разукрасили в юбилей революции! И какой вы, москвичи, красивый народ! Вон девчушка бежит, огибая весенние лужицы. Юбка колоколом бьет по стройным ножкам, по выпуклым коленкам — раз-два, раз-два! Прислушаешься — от юбки перезвон стоит! На ножках — туфельки белые, лакированные, с бантиком, на высоком каблучке. На плече — сумка белая, лакированная, с позолоченным замочком. Волосы хвостиком, челка длинная и тоже, как юбка, в разные стороны — раз-два, раз-два. Да! Есть свои модницы в Малютове. Но таких — нет! Наша девка на высоких каблуках идет, точно цапля крадется. Все вниз с опаской посматривает, будто лягушек себе ищет. А эта летит, как стрекоза, и крылышек прозрачных за спиной не видно.
Ну, лети, стрекоза! Оттаяла от взгляда на тебя скорбная капитанская душа.
И воздух в Москве совсем другой. Мокрым горячим асфальтом пахнет, новой автомобильной резиной. И еще вкусным табачком…»
— Малой, угости цигаркой!
— Бери, отец! — переходя на «ты», сказал таксист.
— Дорогие… Денег не жалко?
— Красиво жить не запретишь.
— Много получаешь?
— На сигареты хватает. Я холостой.
— Этого не одобряю! Жениться надо, пока молодой, пока силы есть. Вернуть, так сказать, долг природе и обществу.
— Ой, не смеши меня, отец! — хохотнул шофер. — Я не цветок, не животное. Это кролики живут, чтобы размножаться. А мне еще на воле погулять хотца.