— Вдвойне дрянь, — еще спокойнее отвечала ей мать. — За эти слова тебя Бог вдвойне накажет. Пошла вон со своим грязным мужиком. Совокупляйся с ним в кустах, в подъездах, на помойке, где хочешь. Но учти: если принесешь СПИД — выгоню.
— И буду, и буду! — сквозь слезы закричала Ася. — Ты мне просто завидуешь! Тебя мужики не любят! Потому что ты доска обструганная!
Мать бесстрастно выслушала это и вырвала из рук дочери один мешок с вещами. Ася толкнула Джона в спину, и, пока не поздно, они с другими мешками побежали вниз по лестнице.
— Вернешься — изувечу, — раздался вслед спокойный голос.
— Чтоб ты сдохла, гадина! — крикнула Ася на улице и разрыдалась.
— Как ты можешь? Это же твоя мать! — неуверенно пробормотал Джон.
— Что ты в этом понимаешь! Это у тебя небось нормальные предки, а у меня — сам видишь!
— У меня нет родителей, — сказал Джон.
Девочка округлила карие глаза.
— Прости, милый! — прошептала она. — Я не знала. Какие мы с тобой оба несчастные, да? Ты круглый сирота? Вырос в детском доме?
— Это долгий разговор, — сказал Джон. — Мы должны спешить.
— Да, погнали! — другим голосом отвечала Ася. — Ты потом все расскажешь — все-все! Ведь ты мне расскажешь, Джончик?
От этих слов у Половинкина снова защипало в разбитом носу. Но в душе запел голос Кирилла Звонарева.
Они двигались по Садовому в сторону Зубовской площади.
— О каких старухах ты говорила? — на ходу спрашивал Джон.
— Обыкновенные бабки, — зло отвечала Ася. — Им жрать нечего. Вот мамаша и собирает их по всем помойкам.
— Но это же замечательно! — воскликнул Джон. — Она дает пищу голодным!
Ася бросила на него холодный косой взгляд.
— Они такие противные! От них мочой воняет. Да нет, вообще-то я не против, — вздохнула она. — Но мать их не просто кормит. Она их втягивает в какую-то секту. К ней уже поп приходил ругаться, так она ему в бороду плюнула и вытолкала за дверь. А недавно какой-то юродивый ее во дворе подстерег и все лицо в кровь разбил. Потом еще орал как резаный на весь двор: «Я этой демонице кровь пустил! Они кровь свою потерять больше всего боятся!»
— Кто это — они?
— Не знаю, — Ася пожала плечами. — Придурки какие-то… Собираются вместе и колдуют. Несколько раз у нас собирались. Меня с отцом из комнаты выгнали, но я в замочную скважину смотрела. Ничего интересного. Взяли друг дружку за руки, стали раскачиваться и петь какую-то ахинею. А однажды к нам их главный приходил. Ох, и протии-ивный! Вертлявый, и глаза у него…
Половинкин похолодел.
— Смеются?
— Откуда ты знаешь?
— Как его зовут?
— Кажется, Родион.
— Держись от него подальше, — сказал Джон.
— Мне это до фонаря! — Ася снова пожала плечами.
— До какого фонаря? — засмеялся Половинкин, вспомнив начало их знакомства. — До того самого?
Ася остановилась, посмотрела на него сквозь еще не высохшие слезы и тоже захихикала. «Боже мой, она же совсем маленькая!» — вдруг пронзило Джона до самого сердца. И еще он вдруг отчетливо понял, что отныне его связывает с этой невоспитанной девочкой самая кровная связь. И это случилось еще тогда, на Конюшковской, возле того злополучного фонаря. «Не слишком ли много сегодня крови?» — подумал Джон.
— Ты чего, Серединкин? — серьезно спросила Ася, глядя на него сумасшедшими глазами. — Ты в меня влюбился, да?
— Вот еще! — фыркнул Джон.
— Между прочим, — важно заметила Ася, — в меня все мальчики в классе влюблены. Не говоря уже об учителях. Потому что я очень сексуальная. Так что ты, Джон, будь со мной осторожней. Знаешь, как меня называет учитель физкультуры, когда мы остаемся с ним в тренерской?
— Как? — с ужасом спросил Половинкин.
— Он говорит, что я не девочка, а ходячие пятнадцать лет строгого режима.
— Меня зовут не Серединкин, — сухо ответил Джон. — Меня зовут Половинкин. Запомни это, пожалуйста. А ты тянешь не на пятнадцать лет тюрьмы, а на то, чтоб отшлепать тебя по заднице!
— Ну точно, влюбился! — вздохнула Ася.
Ночь и два дня, проведенные среди защитников Дома Советов, показались Джону сном. Не кошмарным, а скорее — тревожно-радостным. Картинки событий штамповались в голове, как цветные фотографии. Вот поросшие щетиной парни в камуфляжной форме, обычных майках, потных рубашках, серых ветровках. Вот строгие танкисты в шлемофонах. Школьники с горящими глазами. Тихие пожилые люди, а рядом — свихнувшиеся старики и старухи. Байкеры в кожаных куртках с проститутками на мотоциклах. Парочка гомосексуалистов, трогательно опекавших друг друга и не разлучавшихся ни на миг. Поигрывающий шарообразными мускулами качок в полосатой безрукавке. Грязные, оборванные пацанята, которых кормили супом из армейских котелков.