Выбрать главу
Окончив кидать, он напился воды — Воды опресненной, не чистой, С лица его падал пот, сажи следы. Услышал он речь машиниста:
«Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать, Механик тобой недоволен. Ты к доктору должен пойти и сказать, — Лекарство он даст, если болен».
За поручни слабо хватаясь рукой, По трапу наверх он взбирался; Идти за лекарством в приемный покой Не мог — от жары задыхался.
На палубу вышел — сознанья уж нет, В глазах его всё помутилось, Увидел на миг ослепительный свет, Упал… Сердце больше не билось…
К нему подбежали с холодной водой, Стараясь привесть его в чувство, Но доктор сказал, покачав головой: «Бессильно здесь наше искусство…»
Всю ночь в лазарете покойник лежал, В костюме матроса одетый; В руках на груди крест из воску держал; Воск таял, жарою согретый.
Проститься с товарищем утром пришли Матросы, друзья кочегара, Последний подарок ему поднесли — Колосник обгорелый и ржавый.
К ногам привязали ему колосник, В простыню его труп обернули; Пришел пароходный священник-старик, И слезы у многих сверкнули.
Был чист, неподвижен в тот миг океан, Как зеркало воды блестели; Явилось начальство, пришел капитан, И «вечную память» пропели.
Доску приподняли дрожащей рукой, И в саване тело скользнуло, В пучине глубокой, безвестной морской Навеки, плеснув, утонуло.
Напрасно старушка ждет сына домой; Ей скажут, она зарыдает… А волны бегут от винта за кормой, И след их вдали пропадает.

529. «Раскинулось море широко…»[535]

Раскинулось море широко, И волны бушуют вдали. «Товарищ, мы едем далеко, Подальше от нашей земли».
«Товарищ, я вахты не в силах стоять, — Сказал кочегар кочегару, — Огни в моих топках совсем не горят, В котлах не сдержать мне уж пару.
Пойди заяви ты, что я заболел И вахту, не кончив, бросаю. Весь потом истек, от жары изнемог, Работать нет сил — умираю».
На палубу вышел — сознанья уж нет, В глазах его всё помутилось, Увидел на миг ослепительный свет, Упал. Сердце больше не билось.
Проститься с товарищем утром пришли Матросы, друзья кочегара, Последний подарок ему поднесли — Колосник обгорелый и ржавый.
Напрасно старушка ждет сына домой, Ей скажут, она зарыдает… А волны бегут от винта за кормой, И след их вдали пропадает.

530. «Славное море, священный Байкал…»[536]

Славное море, священный Байкал, Славный корабль — омулевая бочка. Эй, баргузин, пошевеливай вал, —         Плыть молодцу недалечко.
Долго я звонкие цепи влачил, Душно мне было в горах Акатуя, Старый товарищ бежать пособил,         Ожил я, волю почуя.
Шилка и Нерчинск не страшны теперь, — Горная стража меня не поймала, В дебрях не тронул прожорливый зверь,         Пуля стрелка миновала.
Шел я и в ночь и средь белого дня, Вкруг городов озираяся зорко, Хлебом кормили крестьянки меня,         Парни снабжали махоркой.
Славное море, священный Байкал, Славный мой парус — халат дыроватый. Эй, баргузин, пошевеливай вал, —         Слышатся бури раскаты.

531. «В саду ягодка лесная…»[537]

В саду ягодка лесная Под закрышею цвела, А княгиня молодая С князем в тереме жила. А у этого у князя Ванька — ключник молодой, Ванька-ключник, Злой разлучник, Разлучил князя с женой. Он не даривал княгиню, Он ни златом, ни кольцом, Обольстил Ваня княгиню Своим белым он лицом. На кроватку спать ложилась И с собой Ваню брала. Одну ручку подложила, А другою обняла: «Ты ложись, ложись, Ванюша, Спать на Князеву кровать». Ванька с нянькой поругался. Нянька князю донесла. По чужому наговору Князь дознался до жены. Он вышел на крылечко, Громким голосом вскричал: «Ой вы, слуги, ой холопы, Слуги верные мои, Вы подите приведите Ваньку-ключника ко мне!» Вот ведут, ведут Ванюшку На шелковом поясе. На нем шелкову рубашку Кверху ветром подняло, Его светло-русы кудри Растрепались по плечам. Вот подходит Ваня к князю, Князь стал спрашивать его: «Ты скажи, скажи, Ванюшка, Сколько лет с княгиней жил?» «Про то знает грудь, подушка, Еще Князева кровать, Да еще моя подружка — Это Князева жена». «Ой вы, слуги, ой, холопы, Слуги верные мои, Вы подите ды вкопайте Два дубовые столба, Ды возьмите и повесьте Ваньку-ключника на них!»
вернуться

535

Известны переработки для пения времен Великой Отечественной войны.

вернуться

536

Прототипом является стихотворение Дмитрия Давыдова «Думы беглеца на Байкале» (514). Было популярно среди демократической интеллигенции и политических ссыльных. Стала одной из любимых массовых песен в годы первой русской революции; первая строка варьируется: вместо «священный» — «привольный»; реже вместо «славное море» — «синее море».

вернуться

537

Прототипом является стихотворение Вс. Крестовского «Ванька-ключник». Первую строку часто поют так: «В саду ягода-малина…».