прямого воздействия произведений Жорж-Санд, и тем более
интересного. В историю же русской литературы второй
трети XIX века ею вписана особая страница, мимо ко-
торой не должен проходить исследователь *).
„Женщины-писательницы" — группа небольшая и неотрывно
связанная с романтическим стилем. Но в тех же хронологи-
ческих рамках помещается деятельность ряда крупных писа-
телей, вопрос об отношении которых к романтизму — также
один из очередных и существенно важных вопросов нашей
науки. Это Пушкин и Баратынский, Гоголь и Лермонтов.
Вопрос о Пушкине и романтизме по своей постановке
уже не нов. Школьная традиция, пережевывая Белинского,
решала его отрицательно. Освободившись от влияния Байрона,
учила она, Пушкин вышел на дорогу творчества в самобытно-
национальном духе и явился основоположником того „худо-
жественно-бытового реализма", какой и является тйпичным
стилем русской литературы XIX века. Впрочем, слово „стиль"
в этой традиции употреблялось лишь в узком смысле слова,
а стилем Пушкина принято было лишь восхищаться, не пытаясь
путем кощунственной анатомии осознать и осмыслить свое
восхищение. К началу XX века о стиле Пушкина мы знали
только то, что случайно обронил из богатой сокровищницы
своих наблюдений Ф. Е. К о р ш, доказывая парадоксальное
положение о принадлежности Пушкину Зуевского окончания
„Русалки". В связи с оживившимся в XX веке интересом
к проблеме романтизма, вновь стали толковать о романтизме
Пушкина, перебирать и оценивать его случайные замечания.
У поэта было свое мнение о романтизме, несходное со взгля-
дами его близких людей: „Я заметил, что все — даже ты
имеют у нас самое темное понятие о романтизме" — писал он
в 1825 г. князю Вяземскому, но сколько-нибудь полно этого
мнения он так и не высказал. Подшучивая, с одной стороны,
над „любомудрами", критикуя Байрона, высмеивая нелепые,
с его точки зрения, произведения французских романтиков, он,
с другой стороны, не отрекался от звания русского роман-
тика, и, выпуская, например, в свет „Бориса Годунова", опа-
сался, что „робкий вкус наш не стерпит истинного романтизма".
Русским писательницам 1830—60 г. (главным образом, Е. Н. Ган,
М. С. Жуковой, гр. Е. Н. Растопчиной, К. К. Павловой) мною посвящена
оконченная в 1919 г. работа: „Эпизод из истории русского романтизма.
Русские писательницы 1830—1860 г.г.", до сих пор ненапечатанная и по
своим размерам (около 30-ти листов) мало имеющая шансов на скорое
появление в печати. Некоторыми наблюдениями из этой работы я пользо-
вался для статьи о Брюсовском издании сочинений 1С. К. Павловой
(в „Известиях отд. р. яз. и слов. Акад. Наук" 1918 г.) и для статьи „Тургенев
и русские писательницы" в сборн. „Творческий путь Тургенева" под редак*
цией Н. Л. Б р о д с к о г о , Лгр. 1924 г.
И, однако, сопоставляя его поэтическую физиономию
с обликами наших романтиков как немецкого, так и фран-
цузского толка, прежде всего поражаешься резкой разнице:
она во всем — и во взглядах на природу поэтического твор-
чества („вдохновение"), и в вопросах поэтической техники
(„слог"), в языке так же, как в выборе сюжетов и в приемах
композиционной техники. Вокруг Пушкина кишела толпа
подражателей, но чем дальше он шел, тем она становилась
реже, и „Повести Белкина" не одному Белинскому предстали,
как „осень, дождливая осень после прекрасной роскошной
благоуханной весны". Вырисовывается понемногу изолирован-
ное положение Пушкина и небольшой группы поэтов — друзей
и учеников возле него, отказавшихся от старомодного клас-
сицизма и оставшихся при поэтике своеобразного „истинного
романтизма", где острые углы и ломанные линии новой
школы смягчены были воздействием трезвой классической
традиции.
Именно таким представляется положение поэзии Пуш-
кина в русской литературе 20-х и 30-х годов. У некото-
рой группы современных исследоватёлей, нужно заметить,
начинает преобладать иная точка зрения. Пушкина они связц-
вают с поэтической традицией русского классицизма XVIII и
начала XIX века: „Пушкин завершает собой развитие класси-
ческой традиции в русской поэзии, восходящей к Державину
и Ломоносову и воспитанной, преимущественно, на француз-
ской поэтической культуре, в противоположность Жуковскому,
Тютчеву и Фету, примыкающим к немецкой романтической
лирике"—говорит, например, В. М. Жирмунский1 ) , выдви-
нувший тезис о Пушкине - классике еще в 1917 году, разви-
вавший его в своих работах 1920—22 года и получивший
поддержку со стороны Б. Н. Э й х е н б а у м а в статье послед-
него „Проблемы поэтики Пушкина" (1921 г.). Обстоятель-
ства, однако, не позволяли до последнего времени ни одному,
ни другому из названных исследователей сколько-нибудь
подробно аргументировать это утверждение. Лишь в последней
большой работе своей о Байроне и Пушкине В. М. Жир-
м у н с к и й на основании тщательного анализа южных поэм
русского поэта пришел к выводу, что с первых шагов своих
на пути увлечения Байроном Пушкин вступает в борьбу
с поэтикой романтизма, борьбу, связывающуюся и в компо-
зиции, и в стиле его поэм и кончающуюся выходом „из
субъективной лирической замкнутости эмоционально экспрес-
сивного романтического творчества в объективный, живописно
1) „Валерий Брюсов и наследие Пушкина", 1922 г., стр. 92.
конкретный (?), художественно-законченный мир классического
искусства". Однако, в примечании к цитируемой странице
осторожный исследователь делает оговорку: „в настоящее
время я думаю, что проблема „классицизма" Пушкина требует
существенного пересмотра. Исторические формы русского
классицизма в XVIII веке в пушкинскую эпоху требуют
более детального анализа и дифференциации, которые позво-
лят окончательно выяснить связь поэтики Пушкина с теми
или иными поэтическими течениями „классического"
XVIII века" 1).
Действительно, без этого „детального анализа" *езис
о Пушкине - классике, несмотря на всю его заманчивость,
остается априорным, так как обнаруженная анализом „южных
поэм" борьба поэта с Байроновской поэтикой еще не Свиде-
тельствует об отсутствии у него романтических связей в дру-
гих областях его творчества, не опровергает его собственных
убеждений насчет осуществляемого им „истинного романтизма",
не заставляет забыть ни о многочисленных случаях его отме-
жевывания от классической поэтики, ни о той поре „высоко-
парных мечтаний", которую он, по собственному признанию,
переживал и которая должна была найти выражение в его
стиле.
Для изучения Пушкинского стиля у нас сделано, во вся-
ком случае, меньше, чем для изучения стиля других, назван-
ных выше великих поэтов: Баратынскогб, Гоголя, Лермонтова.
Каково их отношение к романтизму?
Хронологически они друг другу нь современны. Баратын-
ский — старший из трех; но интересно отметить приблизи-
тельное совпадение кульминационного пункта их деятельности:
в 1840 г. вышел „Герой нашего времени", а два года спустя
сборник Баратынского „Сумерки" и первая часть „Мертвых
Душ". Облики их различны и в глазах современников
и в глазах потомства. Первый, долгое время считавшийся
поэтом „пушкинской плеяды" — в смысле чуть ли не ученика
Пушкина — лишь недавно выдвинулся в первый ряд литера-
турного Олимпа читателей; второго — Гоголя — долгое время
считали основателем какого-то нового „направления" в рус-
ской литературе — „реализма"; третий рассматривался то как
байронист прежде всего, то как „поэт сверхчеловечества",
но связь его с эпохой оставалась столь же неясной, как и его
.Байрон и Пушкин", стр. 174 и примеч. на стр. 329—330. О класси-
цизме Пушкина см. того же автора „Задачи поэтики" в сб. „Задачи
и методы изучения искусства", Пб. 1924 г. (первоначально та же ст. в „Нача-
лах* 1922 г. № 1) и упомянутую статью Б. М. Э й х е н б а у м а в сборнике
„Сквозь литературу", Лгр. 1924 г. стр. 157—170 (тоже в Пушкинском сбор-