– Иван Дмитриевич, разрешите к вам пересесть, есть о чем поговорить. Вы не против?..
– Пожалуйста.
– Че-ло-век! – взывает Кассиров к официанту. – Перенесите мой заказ на этот столик…
Сытин налегает на чаек и хитро посматривает на «подворотного» автора.
– Честь имею предложить вам, Иван Дмитриевич, несколько полезных вещей. Есть готовые вполне и есть в мечтах некоторые. И вот, знаете ли, как моя мечта взыграла и воспылала, у меня надежда сочинить историческую повесть. Уже и заглавие есть: «Березы на стенах». И о чем бы вы думали? О татарских нашествиях на Москву, а тему подсказали действительно березы на Китайгородских и Кремлевских стенах…
– Эх, Кассиров, мы уж до того с вами дописались, что читатели скоро будут нас лупить березовыми розгами. Ужели вы думаете, что когда-то господину Загоскину достаточно было увидеть березы на стене и на этом основании сочинять исторические повествования?
– А я этого, Иван Дмитриевич, не думаю, да что вы, господь с вами. В нашем деле главное – заглавие. Попадет книжица подходящая, я ее поверну как хочу, и будьте здоровы…
Кассиров, рассуждая так с издателем, был по-своему прав. Сытин знал способы «подворотного» сочинителя Кассирова, как знал их и весь Никольский издательский рынок. Кассиров сам ничего не сочинял и не считал за грех брать любую книгу любого писателя, по своему усмотрению начинал ее перекраивать и вносить поправки, одним словом, обкрадывать: Тургенева – так Тургенева, Лермонтова – так и Лермонтова, а что касается сказок Андерсена – тут уж и сам бог велел ему трубить на свой лад. И среди «подворотных» Кассиров был не одинок. Такими же были популярные плагиаторы Потапов и Шмитановский – рифмоплеты. Они даже не пренебрегали древними былинами, переделывали их в грубые лубочные раешники. Но былины еще туда-сюда – достояние, так сказать, общенародное.
Но вот «подворотные» сочинители, набившие руку на всякой чепухе и чертовщине, решили приложить усердие не по разуму, взялись за классиков. Они полагали, что для неграмотной деревни серьезную литературу надобно упростить и в таком виде двинуть в народ. И они «двинули». И этот общий грех «подворотных» авторов разделили между собой все издатели Никольского рынка, в том числе, и не в последнюю очередь, Сытин.
Печатались, с точки зрения здравого смысла, уму непостижимые вещи: Илью Муромца, легендарного русского богатыря из древнекиевской Руси, перенесли в семнадцатый век и «двинули» в народ книгу под таким заглавием: «Илья Муромец и боярская дочь, или Русские в начале XVII века – во время черного года».
Больше всех писателей «подворотным» авторам приглянулся Николай Васильевич Гоголь. Видимо, сюжеты «страшных» гоголевских повестей оказались во вкусе и авторов и потребителей книжного рынка. Из гоголевского «Вия» деятели Никольского рынка на свой лад состряпали «доходчивую» для народа повесть «Страшная красавица». «Страшную месть» с легкостью необыкновенной перекроили и нарекли: «Страшный колдун, или Кровавое мщение». Как только не кромсали ретивые «подворотники» славного героя – Тараса Бульбу! Они превращали его и в «Разбойника Тараса Черномора». Выходил гоголевский изуродованный Тарас Бульба и под таким названием: «Приключение казацкого атамана Урвана». Но имя Тараса Бульбы становилось час от часу, день ото дня все более популярным среди читателей. Они спрашивали уже не «Атамана Урвана» и не «Тараса Черномора», а – подайте нам полного и настоящего «Тараса Бульбу». Один из издателей Никольского рынка Абрамов выпустил книгу «Тарас Бульба». К удивлению своему, читатель, в тексте не находит ни Тараса, ни других гоголевских типов. Вместо них там фигурируют Егор Урван и дети его Грицко, Борис и Марианна…
Благонамеренная цензура в этот «лубочный» период дозволяла поучительные издания для «вразумления» народа. Названия говорят сами за себя: «Глас святой истины о пришествии антихриста», «Поучение краткое, как подобает стоять в церкви», «Сказание о том, как святая Феодора проходила 20 воздушных мытарств».
Наряду с обилием хороших книжек «Посредника», выходивших с заманчивыми обложками под видом лубка, Сытину приходилось нередко подлаживаться и к цензуре, и к синодальным требованиям.
Выходит книжка «Одним подлецом меньше», а с ней же рядом «Божьи рабы»; или книжка Мильтона «О свободе слова», а рядом «Грамотность – меч обоюдоострый».
Такое «уравновешивание» Иваном Дмитриевичем Сытиным воспринималось как неизбежная необходимость.
Цензорам вменялось в обязанность строго следить за тем, чтобы в тощих поделках для народа не было ничего противного закону божьему, правительству, нравственности и личной чести гражданина. Этим условиям, разве иногда исключая последнее требование, вся муть, истекавшая от «подворотников», соответствовала, и в цензуре царило бы полное спокойствие, если бы в «лубочное царство» не проник толстовский «Посредник».
О СЫТИНСКИХ КАЛЕНДАРЯХ
В девяностые годы деревенские школы и низшие городские находились в ведении церкви. В средних – сельских и городских – могли учиться только дети богатых родителей и чиновников. В высших школах развитию вольной и здоровой мысли мешали палочная дисциплина, слежка, аресты и высылка.
И вот в эту пору вопреки правительственной линии – сдерживать Россию в развитии грамотности – Иван Дмитриевич Сытин решился создать и пустить в народ такой «всеобщий» календарь, насыщенный познавательным материалом, который стал бы настольным справочником деревенского жителя.
Мысль такая зародилась не случайно: начиная с 1865 года стал выходить «Крестный календарь» А. Гатцука. Календарь был куцый, во всех смыслах бледный, печатался мелким шрифтом, а тираж – по тем временам огромный – превышал сто тысяч.
Сытин хотя и пользовался этим календарем, но относился критически к его содержанию. Он сообразил, что умелыми руками можно сделать большое, доброе и выгодное дело – создать свой, сытинский, народный календарь.
За советом он обратился к Льву Николаевичу Толстому. Тот поддержал мысль Сытина. Для составления такого универсального, всеобщего русского календаря нашлись подходящие люди – дьякон из церкви Благовещения, что на Бережках, – Николай Фелицын, писатель-народник Николай Полушин, которого рекомендовал Лев Толстой.
И вот втроем – издатель Сытин, Фелицын, человек грамотный, с духовным образованием, и Полушин, знающий крестьянский быт, – собрались и стали обсуждать, каким должен быть сытинский, не крестный, а крестьянский, календарь, рассчитанный на удовлетворение запросов деревенского обитателя.
Развернули календарь Гатцука, стали разбирать по страницам, что в нем есть необходимое, что ненужное, а главное – чего в нем не хватает из полезных русскому народу сведений.
– Обложка непрочна, – сказал дьякон Фелицын, – быстро порвется в руках многочисленных читателей, а на ней много текста духовного характера. Но учесть и нам надобно указанные на обложке даты, относящиеся к истории календаря: в 1800 году Академии наук дана привилегия на издание календарей, а в 1865 году – издание календарей в России разрешено всем беспрепятственно. И вот с этого года не кто-либо из русских людей, а чех Гатцук занимается выпуском календарей. Как тут не сказать, что сам господь осенил мыслью голову Ивана Дмитриевича взять это дело в свои бойкие руки, теперь дело у нас пойдет…
– Я так же думаю, – сказал Полушин, – и Лев Николаевич в этом благом начинании предвидит успех издателя. Он обещал нам свою помощь добрым советом. Да и мы понимаем, что такое дело решается сообща. Надо сразу привлечь писателей и знатоков статистики, а часть места отвести рекламе изданий книгопродавца Сытина. Недостаток календарей Гатцука в том, что они из года в год и по оформлению и во многом по содержанию схожи один с другим, как куриные яйца. И это понятно: Гатцук благодушествует. Гатцук наживается, ибо никакая конкуренция его не подпирает. Если мы дадим более красочный и содержательный календарь, Гатцук будет вынужден нас обгонять качеством, или ему кончина…