Иван Дмитриевич, увлеченный работой товарищества, не знал того, что происходит у него на Валовой: устраиваются репетиции, готовятся к постановке на фабрике и в Берсеневке спектакли. Руководит самодеятельностью артистка Озаровская. Сын Василий был причастен к изготовлению прокламаций и фальшивых паспортов.
Иван Дмитриевич мысленно отвлекся, думая о своих семейных делах, о которых он обычно меньше всего думал и беспокоился.
А Петров между тем продолжал:
– Кто из вас будет писателем, знайте: неисчерпаемая тема – история нашего русского хлеба. Великолепная тема! Кто хлеб добывает, кто поедает и кто голодает!.. Или вот вам готовое название о забитой русской деревне: «Обузданные страхом». Однако нельзя брать лишь одну сторону жизни – положительную или отрицательную, это было бы уклонением от правды… В деревне, правда, почти невозможно найти положительного, а отрицательного материала горы. Там и смех грустный, и грусть смешная. И неизвестно, когда же повеселеет на Руси?.. Иноземцы радуются, а мы, русские, только терпим…
– По вам это незаметно, – не вытерпев, сказал один из сидящих за соседним столом.
Пропустив мимо ушей эту реплику, Петров взглянул на Задумавшегося Сытина.
– Вы что так размечтались, Иван Дмитриевич? – отвлекшись от разговоров со студентами, спросил он, вытирая рот смятой салфеткой. – Не пора ли нам заканчивать трапезу?..
Все вышли из-за стола. Студенты поблагодарили Сытина за угощение, за то, что он обещал работу в издательстве. Петрову сказали спасибо за добрую беседу и расстались.
Поздно ночью Петров уехал в Петербург. Там у него были свои дела. Он успевал печатать фельетоны и брошюры в Москве и Петербурге, читать лекции там и тут.
Ценитель способных работников, Иван Дмитриевич придерживал около издательства деятельного Петрова, остроумного, резкого, хотя и не без демагогии, журналиста-публициста.
В 1904 году Петров поехал на Дальний Восток. С дороги он писал Сытину:
Ну и путешествие! Сначала пять дней болота, потом пять дней лес, наконец десять дней по сторонам две стены холмов. Ни людей, ни строений. И какого черта несет на край света? Тут у себя сто Японии и Корей пустует. Сибирские города – именно, сибирские. Мостовых не знают. В Иркутске одна улица мощеная, да и по той иркутяне не любят ездить. Всюду грязь или пыль. Грязь непроходимая. Море грязи.
В Чите песок. Весь город закрыт вуалью из пыли. Домишки деревянные. Разбросаны. Ничего нет. Едва нашел банку чернил. Подвозу из России нет. Все втридорога.
Частные телеграммы берут с трудом. Первого сентября моей жене перешлите 1500 рублей.
Всей Вашей семье и Вам привет. Уехал ли Благов отдохнуть? Распорядитесь с 1 сентября один экземпляр „Русского слова“ откладывать для меня в Москве.
Сердечный привет.
Чита.
Дорошевича в письме Петров не замечает, игнорирует. Дружба между двумя фельетонистами не получается. Но один другому не мешает. В «Русском слове» и в книжном издательстве у Сытина всем места хватает. У Дорошевича – в один год двенадцатитомное сочинение, и отдельные издания, и дорого, десятками тысяч рублей, оплачивается его должность в редакции. В Москве суетливая, трудоемкая, но все же блестящая жизнь. Известность. Слава… В Петербурге – столице империи – на Каменноостровском у Дорошевича своя роскошная дача по соседству с министерскими и княжескими особняками…
И Петрову не хочется отставать от своего литературного соперника. Нажимает на издателя, убеждает его, что он как писатель выше Данченко и Серафимовича (о Дорошевиче помалкивает), что его надо печатать, печатать, платить и платить. И Сытин безотказен: книжка за книжкой, тридцать – сорок тощих, простонародных, дешевых книжек в год. И книга за книгой – три толстых, рублевых со статьями для интеллигентной публики: «Под чужим окном», «У пустого колодца» и «Наши пролежни».
Славой и средствами не обижен Петров. Вернулся с востока, поехал на запад. И вот он уже в Италии. Из Италии перекочевывает в Швейцарию и оттуда не дает покоя благосклонному издателю, осаждает его письмами, просьбами:
Был у меня в Италии А. В. Руманов и говорил, как Вы внимательно отнеслись к моему брату. Спасибо большое. Но прошу быть осторожнее, без моего сообщения денег ему не давать. Сколько на него ушло тысяч, – я и счет потерял… Здесь, в Италии, чуть не даром подвернулась виллочка с виноградником на самом берегу моря. Купил в рассрочку. Часть уже дал, часть в октябре, последнее в марте.
Я просил выслать мне отчет по книгам с первого января. Я еще не получил. Может быть, впрочем, его послали в Италию, а я сейчас в Цюрихе, в Швейцарии. Привез сюда в гимназию сына…
По получении этого письма, попрошу Вас перевести почтой, но не замедля, тысячу франков директору гимназии Леммелю.
Как Вы поживаете? Сердечный привет Вашим, Федору Ивановичу и Василию Ивановичу Данченко.
Никакие часто возникавшие между ними недоразумения и капризы самовлюбленного Григория Петрова не поколебали отношений между ним и Сытиным.
Деловая их связь продолжалась до Октябрьской революции. В годы советской власти Петров доживал свои дни где-то около Батуми.
Сборники его статей и фельетонов стали библиографической редкостью. В них немало интересного фактического материала.
ПРОСВЕЩЕНЕЦ ВАХТЕРОВ
Нельзя не удивляться, с какой сказочной быстротой богатело и расширялось товарищество Сытина.
На Пятницкой улице появилась новая огромная книжная фабрика. Число рабочих типографии перевалило за тысячу. Производство книг увеличилось с приобретением новейших печатных машин. Издание книг и торговля книгами, сосредоточенные в одних руках издателя-книготорговца, приносили двойную прибыль товариществу, вдобавок к этому выгодной оказалась еще и газета «Русское слово». Неимоверно возрастал капитал и, за малым исключением, весь уходил на расширение издательства. Но кроме денежно-финансового капитала, кроме машин хозяину были необходимы дешевые рабочие руки, – за этим дело не стало. Еще были нужны люди интеллигентного труда, умные головы, больше того – нужны люди талантливые, трудолюбивые, способные авторы и организаторы специальных разделов литературы. Иван Дмитриевич и члены правления товарищества находили таких нужных талантливых людей.
Одним из ведущих организаторов и создателей педагогической литературы в издательстве Сытина стал широко известный деятель просвещения Василий Порфирьевич Вахтеров.
Пятнадцать лет (с 1881 по 1896 гг.) Вахтеров находился на службе в Москве в должности инспектора народных училищ. Он любил свое дело. Но мог ли быть удовлетворен Вахтеров той обстановкой и тем отношением, что существовали тогда в области народного образования?.. Даже некоторые из высокопоставленных особ не очень-то лестно отзывались в ту пору об управителях-министрах и чиновниках министерств. Некто князь с четырехэтажной фамилией – Ромейко-Гурко-Друцкой-Соколинский, человек, близкий к Победоносцеву, говорил о министрах: «Дурак на дураке и подлец на подлеце». И даже сам министр внутренних дел Плеве в беседе с одним из сановников так отозвался о правительстве: «В России, за исключением небольшого числа людей, получающих значительное содержание и имеющих случай быть удостоенными высочайшей улыбкой, все население сплошь недовольно правительством».