Еще раз просим вас, чтобы вы захватили с собой патроны и принесли на фабрику Сытина, на Пятницкую, так как у нас имеются винтовки. И просим 6 декабря принести, если можно, то пожалуйста. Прощайте, товарищи, остаемся всегда готовые положить за свободу жизнь свою, мы, товарищи-сытинцы. Пролетарии всех стран, соединяйтесь, товарищи».
С утра 7 декабря пятнадцать наборщиков под охраной пятидесяти вооруженных дружинников открыто набирали и верстали первый номер «Известий Московского Совета рабочих депутатов». Вместе с наборщиками занимался этим делом и сын Ивана Дмитриевича – Василий Сытин, ведавший в издательстве выпуском детской литературы.
– Васька! Что тут делается? – придя в типографию, испуганно спросил Сытин сына.
– Ничего, папа, особенного. Готовится к выпуску номер революционной газеты…
– Понятно! – резко ответил Сытин. – Понятно. Пойдемте-ка, друзья, – обратился он к пришедшим с ним редакторам «Русского слова» Благову и Дорошевичу, – посмотрим, выясним, что у них такое?..
За ними шел публицист Григорий Петров и пристав с надзирателем.
Дружинники преградили им путь к наборному цеху, обезоружили и арестовали пристава и надзирателя. А Сытину и его друзьям сказали требовательно:
– Извините, Иван Дмитриевич, вас и ваших спутников мы вынуждены держать под стражей до тех пор, пока не выпустим и не вынесем отсюда газету.
– Что это? И нас арестовать?
– Считайте как хотите. Но посидите под охраной и не трогайтесь с места, – приказал руководитель дружины.
– Слыхали, Влас Михайлович, что такое?
– Придется подчиниться. Пристав и околоточный у них в плену, а нам смириться и бог велел. Сдаемся, Иван Дмитриевич, на милость его величества пролетария всероссийского.
Увидев старого, опытного наборщика Бардина, Сытин издали крикнул, подозвал его к себе.
– Что делаете?
– Вам доложил Василий Иванович, газету делаем…
– Где взяли бумагу, краску, кто вам позволил?
– Позволил нам Московский Совет рабочих депутатов, а где что взять, мы сами знаем. Вот, пожалуйста, почитайте первые оттиски первого номера «Известий».
Все четверо задержанных взяли свежие, влажные экземпляры, протерли очки и уткнулись в первую страницу. Умолкли, да и было от чего замолчать. Под заголовком напечатано крупными буквами:
– Почитайте внимательно, Влас Михайлович, – обратился к Дорошевичу Василий Иванович, – нет ли грамматических или орфографических ошибок. Делается второпях, как бы поскорей успеть, пока драгуны не нагрянули.
Дорошевич молча кивнул, за него ответил главный редактор «Русского слова» Благов:
– Насчет грамматики, терпимо, а нет ли ошибок политических? – и сгоряча проткнул газету пальцем в том месте, где говорилось: «Революционный пролетариат не может дольше терпеть издевательства и преступления царского правительства и объявляет ему решительную и беспощадную войну…
Товарищи солдаты! Вы – наши кровные братья, дети единой с нами матери, многострадальной России. Отказывайтесь повиноваться своему кровожадному начальству, гоните его прочь и арестуйте; выбирайте из своей среды надежных руководителей и с оружием в руках присоединяйтесь к восставшему народу…»
Василий Иванович возразил Благову:
– Может ошибиться один-два человека, а весь народ не ошибется. По всей Москве рабочий класс кует оружие! И мы готовы сражаться…
Иван Дмитриевич покосился на сына, смолчал. Что скажешь, когда на улицах строятся баррикады, а его сын Василий помогает выпускать революционную газету?
Пока печатались шестнадцать тысяч экземпляров газеты, задержанные дружинниками Сытин и представители товарищества успели от первой до последней буквы прочесть газету с призывом рабочих и солдат к вооруженной борьбе с царизмом.
Кончилось печатание. Весь тираж вынесли дружинники для раздачи рабочим на баррикадах.
– Ну, а теперь вы, Иван Дмитриевич, свободны! – объявили сытинцы своему хозяину и его компании. – Можете идти на все четыре стороны. Вообразите, что это был сон, а явь увидите потом… Да, будьте осторожны. Не дразните охранку и черносотенцев. Помните, в чьей типографии печаталась «первая ласточка», а вы были первые ее читатели!..
– Пролетарии меня в пропасть толкают, – сказал Иван Дмитриевич, – вот кого воспитала моя культурная фабрика! Какие дела завариваются. Кто расхлебывать будет?!
– Пронесет, а дела страсть серьезные. Что будет? Что будет? Москва накалена до предела! – ответил на это Дорошевич Сытину. – Я бы вам, Иван Дмитриевич, советовал на время из Москвы удалиться, подальше, не надо быть под прицелом полиции и черной сотни. Да и Петрову, с которым тоже черносотенцы могут свести счеты, надо куда-нибудь уехать подальше в эти дни.
Сытин с ним согласился. Проходя одним из цехов мимо хохотавших наборщиков, Сытин заметил что-то необычное. В толпе рабочих стоял перепуганный, невзрачный человек. Лицо его замазано черной типографской краской, одежда размалевана разноцветной, на спине выведено крупно: «Шпик выкрашен за предательство».
– Нелестная репутация! – заметил, улыбнувшись, Дорошевич. – Птичка-невеличка, под попугая раскрасили!
Наборщики пояснили:
– Затесался к нам подсматривать шпик. Револьвер мы у него отобрали. Хотели его пристукнуть, да решили не с такого дерьма начинать. А вот выкрасили и выбросим.
Сыщика выпустили из типографии последним. Трое рабочих шли от него на некотором расстоянии, для охраны, как бы публика не прихлестнула его булыжником…
Следующие номера революционных «Известий» печатались в других типографиях. 3а время декабрьского восстания Московский комитет РСДРП выпустил шесть номеров «Известий».
В первый час стачки на улицы Москвы вышли десятки тысяч рабочих, а к концу дня число бастующих перевалило за сто тысяч. Улицы обрастали баррикадами. Полиция и «черная сотня» разгоняли митинги. Арестовали несколько большевиков-руководителей.
В помещении «Аквариума» во время разгона митинга арестовали сразу тридцать семь рабочих.
Нарастало всеобщее возмущение, готовое вылиться в боевые схватки. Они начались в разных местах. В этих революционных стычках активно участвовали рабочие-печатники. Наборщики кушнеровской типографии отбили несколько атак жандармов и драгун. Часть сытинских рабочих вступила в бой на баррикадах около Цветного бульвара.
Обращение сытинских рабочих к солдатам, расположенным в Александровских казармах, не прошло бесследно. Девятого декабря солдаты с оркестром вышли на встречу с рабочими сытинской типографии. Рабочие выслали для переговоров с солдатами свою делегацию. Делегация запоздала. Генерал Малахов подоспел с казаками и драгунами. Пехотинцев окружили, отрезали от рабочих.
– Солдаты! – обратился к ним генерал Малахов. – Государь надеется на вашу верность присяге: немедленно возвращайтесь в казармы. Там выдадут вам по куску мыла и по стакану водки!..
Под конвоем казаков и драгун солдат повернули в казармы, где они и были заперты…
На Садово-Кудринской, на Красной Пресне у фабрик Шмидта и Прохоровки, на Неглинной и по всей Мясницкой, на Арбате и Пречистенке, на Миусской площади – повсюду Москва покрывалась баррикадами.
В Замоскворечье главный пункт восстания – Пятницкая и прилегающие к сытинской типографии улицы. Оберегая свой боевой участок – типографию, рабочие-сытинцы обнесли ее четырьмя баррикадами: со стороны Серпуховки, Малой Ордынки, с Пятницкой и Монетчикова переулка. Казаки и войска заняли Серпуховскую площадь. Рабочие типографии решительно отбивали их атаки, но силы были неравны. Войска сумели прорваться через баррикады к типографии. Градоначальник Медем приказал поджечь типографию: