Непреложным условием игры в страну является воображаемый «уход» из реального, существующего, привычно организованного пространства в иное, несуществующее, представляемое. «Не надо было никуда бежать, не надо было искать обетованную землю. Она была здесь, около нас. Ее надо было только выдумать. Я уже видел ее в темноте. Вон там, где дверь в уборную, — пальмы, корабли, дворцы, горы. „Оська, земля! — воскликнул я, задыхаясь. — Земля! Новая игра на всю жизнь!” Оська прежде всего обеспечил себе будущее. „Чур, я буду дудеть... и машинистом! — сказал Оська. — А во что играть?” — „В страну!.. Мы теперь каждый день будем жить не только дома, а еще как будто в такой стране... в нашем государстве. Левое вперед! Даю подходный...” И мы сошли со скамейки на берег новой страны» (к цитируемой здесь кассилевской «Швамбрании» будем обращаться и впредь, т. к. она дает наиболее яркий, полнокровный и развернутый сюжет и художественное воспроизведение страны- мечты в отечественной литературе).
Новое, рожденное воображением пространство есть не столько пространство географическое (даже если имеются какие-то географические атрибуты), сколько пространство художественное. Его структура основана на двух как будто взаимоисключающих друг друга планах — идеализации и парадоксе. «Лучезарная страна» (М. Шагинян, «Повесть о двух сестрах и волшебной стране Мэрце»), «муравейное братство» (Л. Толстой), «остров блаженных», «неведомая бесконечная страна детских грез и сокровищ» (Н. Анциферов, «Из дум о былом»), «страна незабываемого счастья» (М. Пришвин); «страна высокой справедливости, сладчайшего благополучия и пышного совершенства. Все блага, даже географические, были распределены симметрично. <...> симметрия осуществляла ту высокую справедливость, на которой зиждилось Швамбранское государство и которая лежала в основе нашей игры. <...> в Швамбрании герои были вознаграждены, а негодяи уничтожены с самого начала». Это с одной стороны. А с другой — созданный фантазией ребенка идеальный мир содержит такую ступень произвольности и свободы, такую «несокрушимую страсть к несоответствиям, несообразностям, к разрыву связей между предметами и их постоянными признаками»[204], такое нарушение привычного порядка вещей, такую «символическую инверсию социальных ролей и норм»[205], что невозможное делает возможным, невероятное вероятным, соединяет несоединимое, совмещает несовместимое. Все эти структурообразующие принципы детской небылицы, нелепицы, «перевертыша» определяют жизнь и атмосферу страны Небывалого. Ее воздух — это воздух абсурдного, озорного, алогичного мира, в котором, по словам Джеймса Барри, «нет длинных и скучных пауз между приключениями, где четыре времени года могут смениться, пока кувшин наполнится родниковой водой»[206]. Этот принцип лежит и в основе страны Ру- комара из одноименного рассказа Ю. Казакова: «А небо там сладкое, и люди, и собаки, и все ходят свободно вниз головой, прямо по небу. И они его едят ложками, и языком, и кто чем! Пароходы причаливают прямо к улицам и на тротуары складывают игрушки — кому надо, тот приходит и берет. А ночью все звезды опускаются прямо в город, и плавают, и светят по улицам и залетают в комнаты, потому что они не боятся людей».
И вновь обратимся к Швамбрании, где, как ни в какой другой вымышленной стране, все представимо, оперсонажено, опредмечено, определено. В Швамбрании есть все: своя география и история, и свой швамбранский флот, и флагманское судно, и удивительный адмирал Арделяр Кейс (он же автобиографический герой Лелька), и вице- адмирал Сатанатам (он же Оська), и свои чемпионы, и самый уважаемый гражданин — Джек, Спутник Моряков, и свой «заповедник героев». «Принц и Нищий, Макс и Мориц, Бобус и Бубус, Том Сойер и Гек Финн, Оливер Твист, Маленькие женщины и Маленькие мужчины, они же ставшие взрослыми, дети капитана Гранта, маленький лорд Фаунтлерой, двенадцать егерей, три пряхи, семь мудрых школяров, тридцать три богатыря, племянники дядьки Черномора, последний день Помпеи и тысяча и одна ночь вышли встречать нас. „Здравия желаем, ваше ослепительство!” — гаркнули они нам. На берегу стоял дуб зеленый. Златая цепь на дубе том. Цепной кот в сапогах с ученым видом ходил вокруг дуба... Навстречу нам скакал сборный эскадрон. Впереди ехал, опустив забрало, Неизвестный Рыцарь, потом Всадник без головы. За ним погонял свою клячу Дон Кихот Ламанчский... За Рыцарем Печального Образа скакал на Коньке-горбунке Иванушка- дурачок и показывал всем язык». Книжность, начитанность создателей Швамбрании определяют свободу комбинаций, «перевертывание» предметов, лиц, поступков в этом мире веселой небывальщины.
Произвольность, ассоциативность, парадоксальность и опять же книжность отражает само название страны — Швамбрания, образованное по моделям, характерным для детского речетворчества: суффикс «-и» служит для обозначения географических названий страны или областей — «Итальяния»[207]. О том, что это некая закономерность детского словотворчества, говорят не только названия Кассиля (кстати, страны — антиподы Швамбрании созданы аналогичным образом: Кальдония, Бальвония, Шелапутия, Пришпандория, Гирляндия), но и преобладающие именно в таком выражении названия стран в других русских источниках: Амония, Парамония, Рондалия, Росамунтия, Лилипутия, Вообразилия и др.
Характерная особенность игры в утопическую и парадоксальную страну — протяженность во времени. Это не одноразовое, одноэпизодное действо, а продолжающееся, длительное. Такова реальная игра детства Н. П. Анциферова с реальными мальчиками Фортунатовыми: открытые ими три утопические страны имели свою географию, геральдику, династии, декреты и т. д. «На наших картах столицы были отмечены особым знаком. Крепости рисовали звездочками. Появились портовые города с удобными бухтами. Особенно нравилось нам создавать по типу С-АСШ национальный парк, заповедники с обрывистыми горами, водопадами и озерами. Вслед за картами появились тетради. В них были нарисованы государственные гербы, национальные флаги, гербы городов, монеты, марки, ордена. Были нарисованы также и формы военных, чиновников, учащихся. Потом появились портреты замечательных людей и царствующего дома»[208].
«Мы в нее всю жизнь играем». «Мы играли с братишкой в Швамбранию несколько лет подряд. Мы привыкли к ней, как ко второму отечеству». «У меня сохранились „швамбранские письма”, географические карты, военные планы Швамбрании, рисунки ее флагов и гербов. По этим материалам, по воспоминаниям и написана повесть».
Как уже отмечалось, игры в утопическую страну с большей или меньшей обстоятельностью воспроизведены литературой мемуарного характера (на воспоминаниях основаны и автобиографические жанры). Собственно детская литература с ирреальной, головокружительной страной как местом действия — из детского фольклора, из детской игры. Именно в этой связи можно говорить о феномене «Швамбрании» (как и о феномене «Алисы»): Кассиль не только перенес игру своего детства в книгу, но художнически расширил ее, обогатил, наполнил писательским видением и, что особенно важно, художнически исследовал само явление детского мифотворчества.
207
См.: