Подобных этому (записанному в поселке Боровом), можно было бы привести немало примеров. Так же родилось там прозвище: Алеша-балеша и многие другие.
Из того же источника вышла шутка, известная в том же поселке:
Первоначальное рифмованное прозвище через прибавление новой части (характеристика матери) разрослось в короткое двустишие — дразнилку.
Путем приращения позднее добытых и оформленных материалов (характеристика отца) двустишие приняло форму шутки-издевки (см. № 61).
Напрашивается мысль, не приближаемся ли мы путем наблюдения подобных фактов к разрешению (хотя бы частичному) вопроса об образовании или происхождении детских издевок. Мне кажется, что некоторый материал для ответа на вопрос о происхождении этих коротеньких произведений я нахожу в своих дневниках, где описываются случаи рождения издевок. Наблюдения над детским словесным творчеством позволяют допустить, что описанные выше стадии проходит значительная часть законченных в своем построении издевок, связанных с именем собственным или нарицательным: имя — рифмованное прозвище — дразнилка — издевка. Ср. № 24 и 62, 32 и 75, 35 и 72, 73; 41 и 95, 43 и 88.
Этот процесс образования издевок не всегда выливается в ту форму законченной определенности, которая напрашивается при обзоре накапливающихся материалов и в каком виде здесь приводится. В отдельных случаях издевка, как уже указывалось, рождается и внезапно — expromptu{9}. Нередко новые стихотворения получаются путем комбинирования отдельных частей разных текстов, когда старые формы и рифмы перестраиваются в иные, новые связи. Отсюда понятно наличие в издевках реминисценций из произведений книжной словесности, из сказок, песен, народной агиографии (№ 28, 57, 70, 111 и др.). В иных случаях возможно заподозрить заимствования из частушек молодежи (№ 78, 106 и др.)[247].
Наряду с процессом образования издевки из более простых форм наблюдается и обратный процесс. Уже говорилось, что признаком издевки, отличающим ее от других видов детской сатирической лирики, надо считать хоровое исполнение; в одиночку редко кто (разве какой отщепенец) пользуется издевкой, исполняя ее solo. Обыкновенно, не имея возможности исполнить ее хором, пользуются элементами ходовых издевок: из полного текста стихотворения в случае надобности вынимается кусок и используется в качестве самостоятельного словесного произведения. Обычно таким куском бывает или рифмованное прозвище, или — реже — дразнилка.
Наблюдения показывают, что рифмовка обыкновенно дается почти каждому ребенку; многие могут связать имя с рифмующимся словом в выразительное прозвище; не всякому дано сложное прозвище развить до дразнилки; лишь выдающиеся дети — художники слова в счастливую минуту могут слить вновь найденную вязь слов с материалом ранее известной дразнилки, чтобы получить издевку. Иной раз имеются все необходимые элементы: и рифмованное прозвище, и факты или поводы, к которым можно придраться. Недостает только или соответствующего настроения, или выдающегося дарования.
Но достаточно каким-нибудь путем накалиться атмосфере, чтобы сила потребности стала силой творчества, или явиться поэту с ярким дарованием насмешника — и появление издевки обеспечено. Близость нового стихотворения со старым ходячим произведением (прозвищем, дразнилкой) обеспечивают быстрое его запоминание и распространение[248].
Старые песни-издевки для детей не теряют прелести новизны. Они отвечают потребности выразить в слове волнующие интересы минуты. Неизменное присутствие в этой короткой песне нужных в известный момент бойких и вызывающих ноток сохраняют ей оттенок свежести только что возникшей песенки... Впрочем, и всякий новый повод использования всем известной песни возвращает ей это свойство. Надоесть эти песни-стихотворения не могут и в силу краткости периода пользования ими каждым детским поколением: едва ребенок успеет овладеть всем запасом сатирических произведений — и уже выходит из детского возраста.
Наблюдатели детского быта хорошо знают, как широко развита общественная жизнь детей. Достаточно для примера упомянуть о детских сезонных организациях в виде артелей рыболовов, христославов или об играх, регулируемых «правилами» и «уговорами», дающими в своей совокупности свод неписаных, но всеми строго соблюдаемых «законов». Нормы, которыми определяются взаимные отношения различных групп детского общества, своей сложностью и разработанностью заслуживают право на внимание не только этнографов, но и психологов и юристов.
Казалось бы, что сатирическая лирика детей должна ярко отразить их общественный быт. В действительности же мы этого не наблюдаем. Используемые здесь материалы (как и те, которые можно было привлечь для сопоставлений) показывают, что детская сатира далеко не всегда носит общественный характер. Тематическая изобретательность в области лирики осмеяния, как обнаруживают наблюдения над текстами стихотворений, определяется событиями детской жизни, редко выходящими за круг интересов небольшой группы лиц. Детская сатира сравнительно редко бывает направлена против враждебной группы; обыкновенно она направляется против того или другого лица. В ней мы имеем дело не с общественной негодующей сатирой, а скорее, если ее характеризовать в общеупотребительных терминах и обозначениях, с эпиграмматическими произведениями, основной чертой которых является грубое балагурство, входящее в детское словесное творчество существенным элементом, нередко переходящее границы простой забавы. С этой особенностью детской сатирической лирики в известной связи находится выбор затрагиваемых тем и разрабатываемых мотивов.
Кажется, больше всего вызывает к себе детское внимание внешний облик людей (№ 36, 42, 81, 87 и др.) и бросающиеся в глаза перемены в нем (№ 49, 53 и др.).
Не остаются незамеченными люди другой национальности — отчасти за внешность, отчасти за название; более других известны: немец, поляк, еврей, татарин, цыган, бурят (№ 43, 88, 44, 41, 42, 95, 110, 89, 40); здесь же позволительно назвать хохла (№ 104), поселенца (№ 99). Пользуются вниманием действительные или приписываемые какие-либо физические уродства: хромота (№ 24, 46, 102 и проч.), близорукость, слепота (№ 45 и др.), косоглазие (№ 63, 66, 91, 103) и проч., редко — внутренние качества (№ 34).
Отмечаются публичным посрамлением порицаемые детским общественным мнением поступки — воровство, кляузы (№ 37, 54, 92). В некоторых случаях не остаются без осуждения или осмеяния мода (№ 47), нечистоплотность (№ 48)[249]. Не остаются без внимания симпатия (№ 58, 108 и др.), неудачное ухаживание (№ 107 — вариант и др.), обжорство (№ 35, 72, 88), побои и наказания (№ 83 и др.), неожиданные превращения (№ 85, 86, 109). Господствующий мотив — беспомощность (№ 65, 97, 104, 105, 107, 109, 111, 112).
В своем месте было сказано, что в словесных состязаниях только наиболее одаренные («мастера»), и то не в каждой схватке, создают новые произведения; обычно же пользуются готовыми формулами осмеяния — распространенными текстами издевок, в которых, смотря по надобности, делается соответствующая замена слов или фраз; отсюда понятно, почему стихотворения-издевки имеют нескончаемое число вариантов. Творчество художника-ребенка находит свое проявление в выборе и приспособлении готовой формулы к тому или другому определенному случаю: комбинирование получаемых из разных источников материалов, соблюдение ритма, размера и т. д.
247
В связи с этим наблюдением напрашивается предположение: создавая частушки, не пользуется ли в некоторых случаях молодежь запасами образов, оборотов, слов, унаследованными из детского фольклора, в частности из издевок.
Приспособление частушек или даже использование их в качестве издевок — вещь легкообъяснимая. Частушка взрослых тоже нередко носит эпиграмматический характер; она, как некоторые из издевок, злободневна; сходство наблюдается в объеме отдельных произведений, иногда и в метрике. В качестве примера такого использования частушек могу указать текст, помещенный под № 106: в 1919 г. я записал его от девиц в Громах на Ангаре как частушку.
248
Песенки заучиваются и распространяются детьми, можно сказать, сами собою. В той или иной детской группе выделяется своими наклонностями и способностями какой-нибудь Спирька Ромашихин — «сатиры смелый властелин», который подчиняет своему влиянию всех, кто живет жизнью этой группы; ему подражают, у него перенимают, усваивают его повадки, его язык, его репертуар; все это делается достоянием группы, более или менее значительного числа подражателей, составляющих, так сказать, «школу» Спирьки Ромашихина. Такие группы-«школы» бывают в сборе ежедневно, чуть не ежечасно, особенно малыши. «Нередко, — говорит М о л о т и л о в (с. 92), — можно наблюдать в деревне такую картину. Кучка ребят 5 — 8 лет, взобравшись, например, на крышу или забор или поместившись где-либо уютно в сеннике или на полянке, хором читают нараспев или поют в унисон» разные песенки. При многократном повторении их они невольно закрепляются в памяти исполнителей и слушателей.
249
Может быть, не будет лишней пометка, что сатирическая лирика не может рассматриваться как непосредственное «отражение» детской среды, ее быта и т. д. Надо знать, что издевщик ничего не пожалеет для