Выбрать главу

– Мы прикроем с воздуха вашу высадку, – сказал Мазурову подполковник перед вылетом.

– Мост. Попробуйте нейтрализовать пулеметы на мосту. Мы не будем его штурмовать. Нам его вообще не удержать. Даже не стоит пробовать. Может, потом. Но австро‑венгры, я уверен, его уничтожать из форта не будут.

– Не беспокойтесь, – кивнул Страхов в ответ.

– Очень богатый караван. Грех такой пропустить.

Но у австро‑венгров с авиацией стало совсем плохо после длительных сражений с русскими асами. Потери не восполнялись, так что ничего им здесь на небесах не грозило, и так не хотелось опускаться обратно на землю.

Мир погрузился в темноту еще до того, как под днищем стали проплывать серые облака, которые спрятали сотни и сотни тысяч людей, готовящихся к предстоящему наступлению. Мазуров был уверен, что мало кто из них спал в эти минуты. А от мысли, что их жизни зависели от него и от его штурмовиков, на душе становилось очень тяжело.

Мазуров больше всего на свете любил это черное небо, когда облака уже не могут помешать любоваться звездами и этой огромной серебряной луной, на которой можно было различить моря и кратеры, и сейчас он шептал их названия, пока морозные узоры, растекшись по иллюминаторам, совсем не укрыли то, что творилось за стеклами. Он провел по ним пальцами, ощущая приятную прохладу, решил уж было подышать на стекла, чтобы растопить изморозь и отобрать у них частичку внешнего мира, но передумал.

Устав сидеть на жесткой лавке, Мазуров прошел в пилотскую кабину. Стекла там тоже чуть заледенели. Было слышно, как в них бьется ветер, пытаясь разбить и потрогать лица тех, кто от него прятался в кабине. Пол под ногами дрожал, но как‑то не хотелось думать, что от бездны тебя отделяет тонкий слой фанеры и дерева.

Пилот не услышал, как вошел Мазуров, всецело поглощенный своей работой. Он отражался в стекле, и казалось, что он любуется собственным изображением.

– Где мы? – окликнул его Мазуров.

– Я помню, что вы говорили, – сказал пилот, на мгновение отвернувшись от штурвала. – Скоро начнем снижаться. Мы уже пролетели линию фронта. Хотелось бы подольше оставаться на этой высоте.

– Нам будет трудно точно приземлиться.

– Не беспокойтесь, над «Марией Магдаленой» мы пройдем на высоте шестисот метров, как вы и просили. Там есть зенитки. Это будет опасно, но я сброшу скорость до минимума.

– Спасибо.

– Мне‑то не за что. Вам будет труднее, чем мне.

– С вашего позволения, я здесь останусь. Ветер сильный. Мне нужно понять, где высаживаться, чтобы нас отнесло на форт.

– Конечно, конечно. Сядьте в кресло, а то упадете. Я начинаю снижение.

Дождавшись, когда Мазуров займет второе кресло, пилот надавил на рычаги, управляющие закрылками. Вначале ничего не произошло, но спустя миг аэроплан стал падать, будто у него нос нагрузили тяжелыми камнями, будто он, как подводная лодка, принял на борт тонны балласта и теперь ждет, когда же ему наконец дадут возможность искупаться в облаках, что плыли под ним, так похожие на пенные буруны на кончиках морских волн.

Только бы не порвались веревки, которые не давали баллонам с ипритом кататься по дну трюма, иначе… В темноте штурмовики и понять не успеют, что надо надеть противогазы, а стоит только вдохнуть чуточку отравляющего газа, как ты забудешь обо всем.

Мазурова качнуло вперед. Он ощутил приятную легкость. Он любил это ощущение больше всего на свете, когда кажется, что если ты отпустишь руки, сжимавшие подлокотники кресла, то сможешь сам лететь, особенно если при этом закрыть глаза. Он открыл их только тогда, когда почувствовал, что кабина вот‑вот должна врезаться в облака и разметать их. Невольно опять хочется закрыть глаза, потому что в голову закрадывается мысль, что стекло не выдержит этого удара, треснет, расколется, и тогда холод, царящий за ним, заполнит всю кабину, вмиг превратив всех, кто в ней находится, в ледяные статуи.

На лице его появилась глупая улыбка, а в глазах детский восторг, точно такой же, какой появлялся в них, когда он в детстве катался с ледяных горок, когда от скорости захватывало дух, а морозный ветер подрумянивал кожу.

Хорошо, что в эти секунды на него не смотрел пилот, но похоже, он испытывал точно такие же чувства.

Слой облаков закончился. Они пробили его, вывалились опять в этот безграничный спящий мир, накрытый темным покрывалом, в котором маленькие дырки проели крохотные огоньки, раскрывавшие расположение поселений. Только бы там не появилось огненных вспышек, которые начнут извергать зенитки.

С земли они казались огромными фантастическими птицами, летящими в бреющем полете, широко раскинув крылья, улавливая воздушные потоки.

Черными силуэтами огромных фантастических птиц. Пилот не сверялся с картой. Он превосходно знал этот район, потому что бомбил его не один раз, так что дорогу мог найти и в темноте.

– До форта доберемся примерно через десять минут.

– Ветер?

– Юг‑запад‑запад. Пять метров в секунду. Минут через пять опустимся на заданную вами высоту. Я заранее скажу вам, когда надо выбрасываться, чтобы ветер снес вас на форт. – Он наконец‑то посмотрел в сторону на Мазурова. – Готовьтесь.

– Спасибо.

Мазуров почувствовал, что это время приближается, когда звук работающих двигателей изменился, пропеллеры завращались медленнее, а аэроплан стал недовольно вздрагивать, потому что ему мешали развить скорость, на которую он был способен.

– Ну, с богом, удачи вам, – сказал пилот.

Мазуров встал с кресла, толкнул дверь в салон.

– Приготовиться к высадке. Открыть двери. Световой сигнал, – быстро командовал он.

Двери уходили в сторону, как в японских домах, и фиксировались, чтобы во время высадки, не дай бог, ветер не захлопнул их. В салон ворвался холодный воздух, оттолкнув тех, кто встретился на пути.

Яркая вспышка зажженных фонарей трижды разорвала мрак. В соседних аэропланах тоже стали открываться двери и их тоже осветили вспышки.

Высадка. Штурмовики вываливались из аэропланов, как горошинки из перезрелых стручков, которые хотят густо засеять поля под ними. Раскрылись купола парашютов, зачерпывая воздух, наполняясь им до краев. Недолго им удавалось держаться всем вместе. Ветер разбрасывал их в разные стороны. Только бы их подольше не увидели с земли. Но если кто‑то из австро‑венгров в форте или тех, что сидят сейчас, укрывшись за мешками с песком по обе стороны моста, и заметит эти купола, то не поймет сперва, что же происходит, а пока догадается и поднимет тревогу, то будет уже слишком поздно. Мазуров дождался, пока выбросятся все штурмовики, подошел к дверному проему, как капитан терпящего бедствие судна, который должен покидать его последним, встал на пороге, ухватившись за края руками. В таких случаях надо читать молитву, просить у небес помощи, но он не помнил ни одной. Ветер бился ему в грудь, упрашивая остаться, пытаясь объяснить, что здесь, в аэроплане, спокойнее. Воздуха было так много, что он забивал гортань кляпом, через который и не продохнуть. Там, далеко внизу, прожилкой блестела река с перекинутыми через нее ажурными фермами моста, похожими на тонкую паутину, которую сплел паук, чтобы ловить пролетающих мимо мух и других вкусных насекомых. Мазуров, сильно оттолкнувшись ногами и руками, бросился в эту бездну. Он быстро нагонял вспышки куполов. Они почти полностью закрывали землю, как закрывают ее облака. Помедли он еще немного, то врезался бы в них камнем, смял, увлекая за собой людей, безвольно качавшихся на стропах, как марионетки, но ему хотелось подольше продлить это блаженное состояние легкости и полета. От него прочищается сознание лучше, чем это сделает любой из врачей. Наконец Мазуров дернул кольцо. Горб за его спиной порвался, как у ангела, который под одеждой скрывал сложенные крылья. Ожидая рывка, Мазуров напряг все мышцы, но стропы все равно больно впились в подмышки и пояс, и так его тряхнуло, что казалось, будто тело сейчас разорвется пополам. На столах инквизиции, наверное, получали подобное же ощущение, когда тело грешника растягивали специальными механизмами. Боль быстро ушла. Мазуров, разглядывая в темноте очертание фортов, тянул за стропы, чтобы хоть как‑то управлять своим падением. Сверху форт был чуть присыпан землей, бетон был не везде виден, а башни росли из земли, как фантастические грибы. Транспорты, избавившись от балласта, резко взмывали вверх. Часть аэропланов сопровождения повторяли этот маневр, стараясь побыстрее добраться до облаков, но некоторые из них взяли курс на мост, опять сбившись в стаю. Вторые пилоты в транспортах сейчас закрывали двери в салонах, чтобы восстановить герметичность. Несмотря на то, что штурмовики были увешаны оружием, все равно они были точно голые в эти секунды, совсем беззащитные. Первые штурмовики стали приземляться. Очень жестко они бились о железобетонные покрытия фортов, старались зацепиться за них, но ветер не отпускал парашюты и тянул их прочь, сбивал с ног, если кому‑то удавалось встать. Многие и не старались встать, валялись до тех пор, пока не перерезали стропы или не успевали сбрасывать парашюты. Они копошились как муравьи, уворачивались от этих летящих тряпок, в которые превратились выброшенные парашюты, бежали к массивным дверям форта, занимали позиции возле воздушных шахт и амбразур, пока еще хранящих молчание. Мазурову оставалось до земли метров двадцать, когда он услышал пулеметную стрельбу, разорвавшую эту тишину. Она раздавалась со стороны моста, но ему надо было сосредоточиться, поджать ноги и смотреть вниз, а ему так хотелось узнать, что же творится на мосту. По звуку он определил, что стреляли австро‑венгры. Почти тут же им ответили длинной пулеметной очередью с аэропланов. Каучуковые подошвы ботинок чуть самортизировали удар, но ноги подогнулись, едва не сломавшись не только в коленках, но и еще в паре мест. Мазурова бросило вперед, лицом в железобетон, но он успел выставить руки, и весь удар пришелся по ним. Ладони засаднило, он наверняка стер с них кожу, приложился к бетону коленями и левым боком. Парашют зацепился за ствол орудия, точно якорем приковав его к одному месту, и только из‑за этого Мазуров остановился, иначе его потащило бы по этой шершавой, как наждак, крыше, пока он не стер бы свое тело до костей. Пули выбивали в фермах моста огненные всполохи, точно кто‑то забрался на них и бил друг о друга кресала, чтобы разжечь огонь. Аэропланы шли на низкой высоте, едва не задевая фермы, а когда они пролетали над мешками с песком, за которыми были установлены пулеметы, то сбрасывали заостренные железные дротики. Те пробивали человеческое тело насквозь. Не атакуй мост аэропланы, пулеметчики расстреляли бы штурмовиков в воздухе, а так им и дела не было до того, что кто‑то высаживается на форт – своих проблем в избытке. Один из аэропланов стал оставлять за собой дымный шлейф, его закачало, будто он потерял ориентацию, ослеп и некому показать ему дорогу. Он врезался в опору моста, в одно мгновение превратившись в обломки, которые, запылав, стали осыпаться на головы австро‑венгров.