И. Д. Путилин был полицейским в лучшем смысле этого слова не только по службе, но и по призванию. Об этом свидетельствует как то, что он сам добровольно избрал род этой деятельности, так и то, как любовно относился он к своему делу. Тотчас, при самом начале своей полицейской карьеры в должности младшего помощника квартального надзирателя на Толкучем рынке, он с интересом и серьезно начал знакомиться с преступным миром Петербурга. Первый попавшийся ему в начальство квартальный надзиратель оказался человеком весьма строгим и требовательным по службе. И. Д. пришлось пройти хорошую начальную школу. Независимо от этого он, из любви к искусству, в свободные часы переодевался в костюм чернорабочего, или босяка, или в иной и посещал всякого вида и рода постоялые дворы, притоны, трактиры и вертепы, где околачивалась всякая бесприютная и преступная петербургская перекатная голь и нищета. Здесь он вслушивался, запоминал речи, разговоры и лица, изучал воровской жаргон, заводил даже всякого рода знакомства.
Подобное «изучение» иногда было далеко не безопасно. Так, на первых порах этого изучения И. Д. попал однажды в «Золотой якорь» на Васильевском острове, и здесь во время поднявшейся общей свалки ему, между прочим, так помяли бока, что он насилу ушел. Этот урок, впрочем, нисколько не охладил усердия молодого человека, и он продолжал свою практику. Зато разыгрывать роли, то чернорабочего, то купца, то босяка, то даже духовного лица, он научился в совершенстве, и это в течение всей его дальнейшей карьеры сослужило ему немалую службу.
Интересные факты рассказывал по этому поводу покойный. В особенности пригодилось ему это умение переодеваться и играть роли при раскрытии знаменитой в свое время фабрикации фальшивых ассигнаций в Богородском уезде Московской губ., организованной в широких размерах братьями Пуговкиными. И. Д. приходилось здесь играть роль дьякона, якобы высланного из Москвы на послушание... Дело удалось раскрыть блестяще. Оказалось, что подделка кредиток была доведена до совершенства и сбывалось их не менее полумиллиона ежегодно. Обвиняемые пригласили лучших адвокатов своего времени, и защита велась блестяще. Но Путилину удалось найти и блестящих в своем роде свидетелей. Так, один из них на вопрос председателя: «Что вам известно по делу Пуговкиных?» — ответил:
— Ничего не известно.
— Ну, а чем занимались братья Пуговкины? — спрашивают его.
— Чем?.. Известно чем, — был ответ, — деньги делали!.. Это всякий мальчонка знал.
Этот простой, но искренний ответ произвел свое впечатление на присяжных, и все красноречие адвоката не могло его изгладить. Пуговкины пошли на каторгу.
Следует отметить еще одно замечательное наблюдение, вынесенное И. Д. из своей многолетней практики. Самых закоренелых преступников и страшных убийц он всегда допрашивал в своем кабинете с глазу на глаз. И не было случая, чтобы кто-либо когда-нибудь поднял на него руку или даже оскорбил его словом.
Сам покойный объяснял это так:
— У меня никогда не было готовой формулы для допроса. Я никогда не старался запутать преступника, поймать его в противоречиях и тем озлобить. Наоборот, я беседовал с ним, как с хорошим знакомым даже, и старался ему внушить, что он не изверг, не злодей, а несчастный человек, достойный всякого сострадания... Редко когда не удавалось при этом добиться полного сознания... Правильнее сказать даже, что после ряда бесед выходило всегда так, что преступник открывал мне, как говорится, всю душу...
Это гуманное отношение к преступникам, как это ни странно, создавало И. Д. «приятелей» в этом своеобразном мире. И частенько, отправляясь в тюрьму по тем или иным делам, Путилин находил здесь старых знакомых арестантов, которые расспрашивали об обстоятельствах дела и... по секрету давали ему весьма ценные указания и советы...
В 1889 году закончилась почти сорокалетняя полицейская служба Ив. Дм., удалившегося по болезни окончательно в отставку с чином тайного советника. Надо заметить, что в промежуток с 1866 по 1889 год он три раза покидал пост начальника сыскной полиции, но на самое незначительное время. По восстановлении здоровья он немедленно призывался опять на свое место, и это, между прочим, может служить тоже немалым доказательством, насколько Ив. Дм. был ценим.