— Душно... пустите меня... Господи... задыхаюсь... Ах!..
Бормотания переходили в громкий крик.
Ее руки судорожно хватались за дорогое плюшевое одеяло, и она вдруг вскакивала с кровати, сейчас же опять бессильно опускаясь на нее.
— Этого ты никогда не наблюдал, доктор? — тихо спрашивал меня Путилин.
— Нет.
— Почему же?
— Да потому, что, когда я навещал ее, с ней ничего подобного не случалось.
— Плохой доктор... плохой доктор... — в раздумье произносил Путилин.
— Иван Дмитриевич! — вспылил я. — Может быть, ты желаешь преподавать мне медицину?
— И очень. Но... только — судебную медицину, мой друг...
Было около двух часов ночи.
Путилин обратился ко мне:
— Вот что — иди и спи. Я побуду около твоей пациентки вплоть до утра. Я вздремну в этом кресле.
Лишь только я собирался выйти из комнаты больной девушки, как в нее вошел Приселов.
Он был, видимо, слегка навеселе. От него несло сигарами и шампанским.
— Как, господа?! Вы не спите? Но, Боже мой, дорогой профессор, такое ночное бдение может плохо отразиться на вашем здоровье...
— О, не беспокойтесь, господин Приселов, я привык бодрствовать у одра погибающих... — с еле заметной усмешкой ответил Путилин. — Теперь я попрошу вас отсюда удалиться. Я должен следить за дыханием бедной девушки...
Приселов ушел. Ушел и я. Меня клонило ко сну, и я скоро погрузился в него, прикорнув на великолепной тахте.
Не спалось только Путилину.
Мрачнее тучи ходил он взад и вперед по спальне бедной девушки, над которой отвратительная старуха смерть уже заносила свою костлявую руку.
— Бедный ребенок! — вслух тихо шептал он. — Как мне спасти твою молодую жизнь?.. Для меня совершенно ясно, что я — лицом к лицу с самым гнусным, с самым подлым преступлением... И враги — тут, бок о бок со мной... И тайна совершаемого злодеяния — вот здесь, в этой самой комнате, у меня перед глазами... О, какой это поистине дьявольский трагизм: сознавать смертельную опасность и не быть в силах немедленно ее отстранить, парализовать!
И он, нервно хрустя пальцами, подходил к постели сиротки-миллионерши.
На него глядело прелестное молодое лицо, искаженное мукой неведомых страданий. Моментами по нему молнией проносились судороги, грудь начинала особенно бурно подниматься, конвульсивные движения трогали руки и ноги, и из широко раскрытого рта с воспаленными губами вылетали хриплые бормотания-стоны:
— А-ах... душно мне.
Раз, когда Путилин близко наклонился над умиравшей девушкой, она раскрыла глаза и поглядела на великого сыщика долгим жалобно-испуганным взглядом.
— Ну как, дитя мое, вы себя чувствуете? — спросил он.
— Я умираю... Я, наверное, скоро умру... — тихо слетело с ее уст.
— Нет, нет, вы не умрете, я спасу вас.
И этого взгляда, полного жалобной тоски, и этого шепота, в котором звенело столько затаенной грусти, Путилин, как он рассказывал мне позже, не мог забыть всю жизнь.
Больная опять впала в полукошмарное забытье.
Холодное отчаяние охватило Путилина.
— Ужасно... ужасно... — хрипло вырвалось у него, и он бросился в кресло. — Ведь это — не единственный случай в моей практике. Ведь напал же я на верный след страшного отравления старика мужа Никифорова его молодой женой.
И перед мысленным взором Путилина воскресло это темное дело, словно он раскрыл его только вчера. Воскресли образы, поплыли знакомые лица, фигуры этой мрачной житейской трагедии.
Богатый старик откупщик Никифоров... Высокий, кряжистый, с некрасивой, почти безобразной головой. На шестом десятке, вдовец, вдруг безумно влюбился в молоденькую красавицу девушку из семьи бедного мещанина, Федосью Тимофеевну.
«Краля» была девица — что и говорить. Высокая, кровь с молоком, походка — лебединая, брови — соболиные, глаза — искрометные.
Деньги что не делают? Повенчались.
«Я уж тебя ни в чем стеснять не буду, раскрасавица ты моя!» — захлебывался в экстазе последней старческой любви старик миллионер.
«Ни в чем?» — сверкала глазами мещанская дочь-красавица.
Но это уверение было только до свадьбы. Лишь только окрутились, старик из тихого голубя обратился в лютого волка. Он начал ревновать свою пышную жену до безумия, до болезненного уродства. Уходя куда-нибудь, он запирал ее в роскошном доме на ключ, на «крепкие запоры». Прошло около года. И вдруг старик заболел. Болезнь была диковинно страшная: день-два — здоров, потом — рвота, мучительные колотья в кишках. Половина медицинского Петербурга перебывала у экс-откупщика. Доктора взапуски, утирая нос друг другу, старались поставить верный диагноз, дабы сорвать солидный гонорар за исцеление миллионера.