Девушка проснулась, вернее, очнулась после наркоза морфия.
Ее грудь с жадностью вбирала свежий воздух.
— Как хорошо... как хорошо... — тихо прошептала она.
Мы стояли около ее кровати.
— Вам лучше, дитя мое? — с нежностью в голосе спросил ее Путилин.
Она доверчиво-благодарно взглянула на него.
— О да! Мне лучше... Я могу дышать... я не слышу этого ужасного сладкого запаха...
Путилин выразительно посмотрел на меня.
— Что это за запах, милая барышня? — спросил я мою горемычную пациентку.
— Я не знаю... я не могу его точно определить... — слабым голосом пробормотала она.
Путилин между тем обходил всю комнату, пристально во все вглядываясь, словно отыскивая что-то.
Я не сводил с него глаз и видел, как он заглядывал под диван, под мягкие низкие кресла, под зеркальный шкаф...
Он что-то тихо бормотал про себя.
— Ведь вы спасете меня? Не правда ли? Я не хочу умирать... мне страшно умирать... — шептала больная, с мольбой глядя на нас своими прелестными глазами.
— Спасем, спасем, барышня! — проговорил Путилин. — За вас просил меня об этом ваш милый жених, Беловодов.
— Он?! Он был у вас? — встрепенулась девушка.
Лицо ее преобразилось.
Тихая, бесконечно радостная, счастливая улыбка заревом разлилась по ее лицу.
— Что это вы ищете, профессор? — раздался спокойный, насмешливый голос Приселова.
Я вздрогнул и обернулся к двери спальни.
На пороге ее стоял элегантный старый жуир, хозяин дома.
— Брелок, любезный господин Приселов... — ответил невозмутимо Путилин. — С моей часовой цепочки сорвался и упал на пол маленький брелок.
— К чему же вам самим беспокоиться, профессор? Я позову лакея, он найдет.
— Нет уж, я вас попрошу никого сюда не приглашать. Посторонние люди могут обеспокоить больную.
— Ну, как ты себя чувствуешь, Наташа? — так же вкрадчиво-ласково, как и вчера, обратился он к племяннице.
Я заметил, как лицо ее исказилось страхом.
— Очень плохо... — резко ответила она.
Обменявшись с нами еще несколькими фразами, джентльмен-опекун покинул спальню, пожелав — с иронией в голосе — Путилину найти его брелок.
Больная опять забеспокоилась.
На лице ее вновь появился ужас. Дыхание стало неровным, руки стали судорожно хвататься за одеяло.
— Что с вами? Что вы сейчас чувствуете? — склонился я над ней.
— Душно... сердце замирает... опять... опять этот страшный запах... — простонала она.
Я, откровенно говоря, скептически относившийся ко всему этому, вдруг совершенно ясно почувствовал струю резкого запаха.
Что это был за запах? Как вам сказать... Это было нечто среднее между запахом горького миндаля и гелиотропа.
У меня волосы зашевелились на голове.
— Синильная кислота! — вырвался у меня подавленный крик.
— Что?! — повернулся ко мне тоже побледневший Путилин.
— Я слышу запах синильной кислоты.
— А не этого? — указывая мне на огромный маккартовский букет, произнес ликующий Путилин.
Никогда в моей жизни я не видел такой светлой, радостной, торжествующей фигуры моего великого друга. Честное слово, он был бесподобен!
— Что это? — удивленно вырвалось у меня. — При чем тут этот сухой букет?
— Так что, по-твоему, он не может ничем пахнуть? — продолжал Путилин.
Я хлопал глазами.
— Подойди сюда и посмотри в таком случае.
Я бросился к Путилину. Он держал в руках вазу с маккартовским букетом.
— Смотри, смотри, доктор...
С этими словами он стал осторожно разбирать сухие цветы, и... посередине букета, ловко замаскированный, мне бросился в глаза великолепный живой красный цветок. Это был дивный экземпляр растения из породы тюльпанов.
Казалось, он был сделан из воска, так были упруги, блестящи, плотны его листки.
Путилин поднес его к моему лицу:
— Нюхай!
Я отшатнулся.
Резкий, сладкий до приторности запах ударил мне в лицо.
— Хотя я и не профессор, доктор, но я тебе скажу, что это за штучка. Это — страшная индийская лилия, аромат которой медленно, но верно убивает не только людей, но даже животных. Вот чем отравляется твоя пациентка!
Я бросился к больной. Теперь я знал, что надо было предпринять для оказания ей помощи.
Путилин спокойно стал разгримировываться.
Он снял парик и накладную бороду, которые преспокойно положил себе в карман, и обратился ко мне:
— Сейчас же поезжай за Беловодовым, а я пока объяснюсь с дядюшкой-опекуном.
Я быстро вышел из спальни, за мной — мой гениальный друг.