Но тут через доверенного лица князь изложил ей свой взгляд на их будущее.
Конечно, для Голицына никакого значения не имели материальные издержки на детей – его капиталов хватило бы на целый Воспитательный дом. Но князь предпочитал, чтобы четверо Пушкиных росли не у него на глазах, а где-то, пусть всецело им обеспеченные, в отдалении. Сначала, скажем, в закрытом пансионе, потом в любом, привилегированном учебном заведении.
Вот это совершенно не подходило Наталье Николаевне и решило дело раз и навсегда. Она даже не дала посреднику князя высказаться до конца и, обычно сверхтерпеливая к людям и их поступкам, отрезала:
– Кому мои дети в тягость, тот мне не муж! Людям сегодняшнего дня просто трудно себе представить размеры того, чем обладали Голицыны. Не случайно в стародавние времена устраивались чуть ли не облавы на людей столь состоятельных, на что решались невесты и богатые, и бедные. Как можно упустить шанс той, которая привыкла считать и пересчитывать жалкие рубли, униженно писать просьбы о пособиях. И вправду, вряд ли нашлось бы много женщин, способных отклонить богатых женихов в те самые минуты, когда стесненность в средствах назойливо проявлялась каждый день.
Маленькие Пушкины были первой и неоспоримой жизненной ценностью для Натальи Николаевны. Все способности ее души и ума направлялись только на них. Главное – их здоровье, воспитание, обучение, забота о будущем – все остальное отходило на второй план. И претенденты на руку прекрасной вдовы, видимо, не обладали наблюдательностью, если не заметили, чем живет эта женщина.
Плетнев же, например, друг поэта, небезразличный к осиротевшей семье, особо отметил, что Наталья Николаевна в разговоре приятно поразила его умными, дельными мыслями о воспитании детей. Она являлась «убежденным врагом институтского воспитания, находя, что только родной глаз может следить зорко за развитием детского ума и сердца, что только нежная, опытная рука способна посеять и вывести добрые семена».
Недаром люди, навещавшие пушкинское семейство, в том числе и свекор Сергей Львович, подчеркивали, что дети «прелестны, хорошо себя держат, ухожены, здоровы».
А ведь за всем этим стояли неусыпные труды Натальи Николаевны – той самой Пушкиной, образ которой и по сию пору не свободен от несправедливого клейма: это всего лишь холодная пустышка, разорявшая поэта тратами на наряды.
Да знали ли даже ее современники, что забота о здоровье детей гнала вдову то в калужскую, то в псковскую глушь на свежий воздух, парное молоко, на приволье, в котором легче расти маленькому человеку. Именно Наталья Николаевна была первой учительницей своих детей. Именно мать открывала детям Пушкина красоту живого мира, неоглядных далей, ржаных полей вокруг барской усадьбы, темных липовых аллей, так пленявших самого Александра Сергеевича. Маленьким трогательным свидетельством того, какой матерью оказалась пушкинская мадонна, остались гербарии трав, цветов, листьев, которые собирала Наталья Николаевна со своими детьми.
Примечательно, что при высокой тогдашней детской смертности, которой не избегали и дома вельмож, жена Пушкина не потеряла ни одного ребенка. А ведь первая дочка Пушкина родилась и росла настолько слабенькой, что свекровь Натали считала: этот ребенок не жилец. Четверо детей поэта впоследствии отличались отменным здоровьем, и все это, несомненно, итог материнской самоотверженности Натальи Николаевны.
И разве могла она променять эту ношу, пусть нелегкую, но бывшую смыслом ее жизни, на фамильные бриллианты и княжеское богатство, поездки в Италию, в любимый русскому сердцу Париж?
Нет, разумеется, нет! Князь, поняв, что прекрасной Натали ему не получить, потихоньку исчез с горизонта, чтобы на время уступить место новому соискателю – Николаю Аркадьевичу Столыпину.
Это был красавец, веселый, остроумный, душа общества, погибель для дам. Карьера его на дипломатическом поприще складывалась удачно. Николай Аркадьевич был на два года младше Натальи Николаевны, родившейся, как известно, в год наполеоновского нашествия.
Столыпин приехал в Россию в отпуск и «при первой встрече был до того ошеломлен красотою Натальи Николаевны, что она грезилась ему и днем и ночью».
Вдова Пушкина виделась со Столыпиным часто, в отнюдь не официальной обстановке, а у своих старых друзей – Вяземских, сын которых – Павел – впоследствии женился на сестре Столыпина, Марии Аркадьевне.
В хорошо знакомом доме обычно молчаливая, сдержанная Наталья Николаевна становилась совсем другой – улыбчивой и приветливой. И Столыпин был сражен: «С каждым свиданием чувство его все сильнее разгоралось». Вероятно, он был в одном шаге от того, чтобы пасть на колени, чтобы просить Пушкину принять его руку и сердце.