И я, признаюсь, потерял лицо. Ненадолго, но потерял. У Марси был вид обманутого ребенка, знающего про обман и замкнувшегося в ожидании ответа («Как, Алекс?») – а уж правду от правдоподобия он, ребенок, отличит безошибочно, нутром. Я и потерял лицо: убедительно забормотал в том смысле, что ничего особенного, что это та самая, которая мне помогала с «транзитами», что у нас никаких отношений, что и на чердак залезали именно во избежание подозрений о каких-либо отношениях, что тогда… ну, тогда… она позвонила домой Марси по собственной инициативе, а я без понятия, откуда ей известно, где меня искать…
Марси действительно отличила правду от правдоподобия, а бормотал-то я правду (при всем неправдоподобии!). Марси сдержанно шмыгнула носом и, как бы в знак примирения, чтоб, значит, никаких недомолвок не оставалось, спросила:
– Имя?
– Да ну! Хельга. Галински.
– Адрес.
– А я помню? Угол Сорок второй стрит и Восьмой-авеню. Там еще такой… такой дом. Девятнадцатый этаж. Номер… Черт знает. Короче, вторая дверь налево.
– Бывал у нее дома?
Тон мне не понравился. Типичный тон ЖЕНЫ, и не американской, а расейской. Я ей – как на духу: имя, адрес, скрывать нечего и незачем! А она – тоном: л-ладно, еще разберусь лично со стервой!
На мгновение отвлекся от дороги, чтобы взглядом укорить мисс Арчдейл (все же не миссис Боярофф, имей совесть!), и чуть было не впилился в хвост трейлеру – «порш» машина скоростная. Чудом заложил вираж, выкрутил и выматерился. Мать-мать-мать! Без боцманских затей, но экспрессивно, по- русски. Тут же снова обрел лицо! Да пошли вы все!!! Не было у Боярова хлопот! КГБ, ФБР, колумбийцы – а тут… Не веришь – не надо!
Надо. Поверила. Русский мат на удивление убедителен.
Мы прибыли в Гринвич-Виллидж. На Макдугал-стрит. Домой. Так получилось, что я, не особо задумываясь, автопилотно правил домой. Домой?
– Он кто?
– Тэрри Коудли.
– Вы…
– Мы друзья.
– Он тебе по дружбе сообщил, что служит в ФБР?
– А это не секрет. Алекс, я же объясняла! Это у вас агенты КГБ скрывают, что они агенты КГБ. А у нас – служба в Федеральном Бюро почетна. Он просто агент – не секретный и не специальный.
– А ты?
– Алекс! Прекрати! Что за чушь!
Чушь? Не пора ли объясниться? Пока затишье…
Затишье после бури. И не исключено – перед бурей. А буря была еще та! Буря чувств. Стоило нам войти и захлопнуть за собой дверь, как – короткое замыкание. Нет, не в электросети – мы оба и взаимно заискрили. Пожалуй, нечто подобное со мной было разве что в достопамятную ночь на Кораблестроителей, когда только проклюнулся первый «транзит» (и клюнул аккурат жареным петухом в зад!), и я бушевал напоследок – мне мнилось, что напоследок, что последняя ночь на свободе. Хотя, конечно, любые сравнения неуместны. Где Сандра, и где Марси! Ночь и день! Но – вот-вот! Оснований для того, чтобы полагать нынешний день последним днем свободы, намного больше, чем в ту (сто лет прошло, не меньше!) ночь.
Да-а, побушевали. Дай мне сейчас команду «Подъе-о- ом!», я не то что в сорокапятисекундный армейский норматив, но и в полчаса не уложился бы – одежку по всей квартире еще найти надо, в кучку собрать, с изнанки обратно вывернуть, отсортировать (где моя, где ее?). Опять же признаюсь, полушария в башке работали автономно: эмоции – да, но и мыслишки на предмет испытания искренности, а заодно и на предмет подчинения себе. Пусть – паритет. Но то по-английски, а мы, знаете ли… да, скифы мы, да азиаты мы.
Искренность, значит? В чувствах Марси искренна (искры! искры!), а как насчет периода затишья после бури?
Да, стоило Боярову ляпнуть, что телефон ему отключили за неуплату (ну, придумал!), она почуяла неладное, отзвонила на станцию – никто не отключал, однако номер не отвечает. Она и приехала – Боярова нет. И говорил с ней Бояров действительно из автомата – у нее же на табло высвечивается, номер не бояровский. Что такое?! Прилепила нейтральную записку, чтобы обозначить: была, буду. Но еще не очень волновалась. Мало ли!.. Но когда вернулась в пять, обнаружила погром, ощутила присутствие Боярова (и не одного, а с кем-то) на чердаке – испытала нечто противоречивое… В полицию звонить? Дверь взломана? А где съемщик? А там… наверху… притаился. И твоя, Алекс, надпись… на двери… ОК! Спросит та же полиция: кто, нацарапал? Вот как раз съемщик и нацарапал. Вы уверены, мисс? Уверена. А если у человека все «ОК!», что ж нас беспокоите? Он для вас кто, мисс? Он для меня – все! Ну и возвращайтесь домой, ждите от него звонка, а мы здесь подождем и, как только он объявится, зададим несколько вопросов. Она хорошо понимает, что Алексу вопросы полиции, мягко говоря, некстати. Да и ей самой выступать в роли неумной истерички как-то… И она решилась посоветоваться с Тэрри. Не потому, что он из ФБР, да к тому же еще и друг-приятель. А потому, что он друг-приятель, да к тому же еще и из ФБР. Ты понимаешь, Алекс?! И он вдруг живо заинтересовался, забросал вопросами про тебя, Алекс.
И по этим вопросам она поняла, что Федеральное Бюро играет в какую-то свою игру. Нет, не именно с тобой, Алекс, но ты каким-то образом – в игре. В игре с кем? Алекс! Я же читала твои… твое… И ты сам рассказывал. Она, может быть, и не директор ФБР, но все-таки «специалист по вопросу», и неумной истеричкой вряд ли назовешь, да? Или назовешь, Алекс?
Не назову, не назову…
Так вот, она далека от мысли, что под каждой американской кроватью прячется агент КГБ, но… учитывая твои же, Алекс, рассказы… Она сделала верный вывод? Она правильно сделала, что позвонила Тэрри Коудли?
Предположим. Хотя не уверен. А Перельман? Откуда ей известен точный адрес антиквара? Да-да, я-то помню ее уверенность при парковке у домика моего бывшего работодателя.
Н-ну-у… она ведь действительно «специалист»- она способна не только составить более-менее ясную картину по вопросам, которые задаются ей, но и встречные вопросы задать и тоже составить картину, даже если ответы уклончивы или просто отсутствуют. А навести справки о месте проживания человека – это в Нью-Йорке проблема, Алекс? Кстати, первый раз она все же промахнулась с адресом, чуточку заблудилась. И наверное – к лучшему. Когда? Вчера. Ночью. Уже проехала дальше, но возвращаться в темноте не стала. Вокруг было… н-нехорошо. Будто кто-то есть в темноте. Мотор выключила и решила переждать. Было страшно. Она даже изнутри хотела запереться, но тут дверцу кто-то распахнул – она чуть не вскрикнула, но чья-то рука рот зажала. А потом она видит – рука Тэрри Коудли, а другой рукой, пальцем, он «тс-с-с!» делает. Так она с ним в «порше» и просидела, пока… пока все не кончилось. Что там у них, у ФБР, кончилось, она не знает – Тэрри не позволил даже обернуться. Но одно поняла – идет Большая игра, и ты, Алекс, в нее втянут. Потом Тэрри отчитал ее за самодеятельность, заверил, что с Алексом все действительно будет ОК, и взял с нее слово – она возвращается домой и больше ни шагу по собственной инициативе.
Ага! Вот, значит, что за машина прошуршала во тьме Квинса, вынудив Леву выглянуть в окошко и таким образом впустить Боярова в дом. Фебрилы, получается, тихарились- высиживали, и вдруг «порш»- шур-шур-шур. Но! Но тогда, получается, фебрилы и вытащили Леву из «запасника», стоило мне рвануть на его «мерседесе» в сторону Рокавей-инлет. Чего ж они примчались после звонка Марси нынче днем, будто для них это сюрприз? Хотя… что я знаю?! Механизм сложный и вроде работает, как часы: внутрь попадешь, ногу сломишь, будь ты хоть сам черт!.. Колесики вращаются в разные стороны, а вот эта хреновина и вовсе непонятно зачем, не говоря уж во-он о той звездюлине. Ан все в строгом соответствии для тех, кто сей механизм запустил. А я в часики влез непотребно, пружину раскурочил – ладно, что не перемололи… пока. Логично. Однако роль Марси не совсем ясна мне вчерашней ночью на подступах к двухэтажному домику Льва Михайловича! С бухты-барахты мчаться на «порше» с Манхаттана в Квинс, чтобы… чтобы – что?! Нелогично!