— Не смей его так называть! — прошипела я.
— Ой, обиделась! Да все мы тут животные собрались, еще не врубилась? Зверинец на свежем воздухе! Форменный цирк, — ехидно хохотнула она.
— Вас из какого серпентария привезли?
Лиля разозлилась и неожиданно резко толкнула меня за двери. Мне было все равно куда идти и что делать дальше. Показалось, я снова вернулась в тот день, когда умерла мама, нахлынуло такое же чувство безысходности и тоски, одиночества и отчаяния.
Добравшись до берега, я села на бревнышко у мостков и покрепче закуталась в курточку. День хмурился, ветер собирал тучи, пророчил затяжные дожди. Под стать погоде было и мое настроение. А что? Переживу и это… Дождусь, пока Ольга приедет и попрошусь в город, думаю, мне обязаны оплатить проезд до Москвы, а там недалеко и Кулебаки.
Скоро у детишек начнутся занятия. Буду объяснять им, отчего Анна Каренина под поезд легла и почему «все счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастливая семья — несчастна по-своему».
Только ведь они маленькие еще и всего не поймут. Искусству быть счастливым не учат в школе. И даже в Академии. Искусство быть счастливым каждый должен воспитать в себе сам. По мере своих собственных сил.
Мое тягостное уединение нарушили тяжелые шаги за спиной. Оборачиваться не стала и лишь немного отодвинулась на край бревна, когда рядом уселся невысокий плотный мужчина с рисунками на теле.
— Чё уревелась вся? Рыжий обидел? Поделом тебе, овца, знай в другой раз с кем дружбу водить, — с мстительным удовольствием пробурчал Захар.
Да, какая я ему «овца»! И тут меня понесло… желтые камыши поплыли перед глазами, смешались с очертаниями дальнего берега. Столько накипело в душе за последние дни — надо бы выпустить пар, сцедить раздражение.
— А вы чего пристали ко мне с базаром? Лес — ваш, вот и топайте по нему, пока снова не закрыли. Здесь стрелять нельзя, до вас не доходит? Лесник завтра ментов пришлет, выловят вас как оленя, по-другому запоете в гостях у «хозяина».
Я даже попыталась деловито сплюнуть в сторону, правда, получилось не очень театрально, зато Калганов притих на какое-то время, съежился. И вдруг снова разразился лающим кашлем, будто у него нутро выворачивало. Худо ему было, аж согнулся пополам. Я поднялась с бревна, бросила на него взгляд, полный презрения и уже собралась уходить, но тихий, миролюбивый возглас остановил.
— Стой, ляля… Слушай, я тут рябчика вчера подстрелил, крыло малехо дробью покоцал, а он живой — сука, в логу скачет, может, тебе его поймать? Выходишь — в лес отпустишь. Ты же зверюшек любишь, я знаю.
— А вы с чего такой добрый стали? Поймали бы сразу да свернули башку, чего птицу мучить? Я, вообще не пойму, вам есть нечего? Вы зачем живые существа губите просто так? Нравится убивать?
— Ух, защитница выискалась! Любительница природы… (нецензурно)
— И не выражайтесь! Здесь вам не «кают-компания». Прощайте!
Я наивно думала, что последнее слово осталось за мной, но уже через несколько метров меня дернули за ворот куртки.
— А наша дружеская беседа еще не закончена! Куда метнулась?
— Руки убрал! Если со мной что-то случится, тут такой кипиш будет, что тебе точно несдобровать, и лесные «ухоронки» не помогут. Выкурят, как старого барсука из норы. На тебе уже столько грехов числится, меня еще на шею повесишь — надорвешься.
Вместо того, чтобы ответить, Захар спокойно, совершенно не торопясь, вытащил из кармана штанов нож — «бабочку», расправил передо мной тонкое длинное лезвие и провел вдоль него языком, с усмешкой следя за моей реакцией.
— Ты сейчас со мной пойдешь, куда я скажу. Будешь рыпаться, придется тебя порезать, потому веди себя тихо. А бояться не надо. Я для тебя буду добрый дяденька, если слушать будешь и делать все, что скажу.
— Не сходите с ума. Уберите пику. Что я вам сделала?
— А ничего не сделала. Я тебя, может, потом отпущу. Даже целехонькой отпущу. Ты глупая, молодая телочка, у меня дочка такая же могла быть. Ну, пошли, чего стоишь. Делу, как говорится — время, потехе — час. Это не Маяковский тебе, это — народная пословица.
На подгибающихся ногах я пошла с ним в лес, совершенно не понимая, что задумал Захар и какая роль отведена мне. Происходящее казалось обрывком дурного сна, репетицией дешевого триллера с психом-маньяком в главной роли.
Я даже пару минут честно ждала, что Захар остановится и начнет смывать с себя мерзкий «зэковский» грим. Превратится в обычного добродушного актера и мы вместе посмеемся над моим театральным дебютом. Но приходилось подчиняться грубым приказам, перемежающимся с новыми приступами кашля. Уже в глубине леса на поляне, заросшей страусником, Захар заявил: