Можно ли считать построенную Путиным систему государственного управления российским национальным феноменом? Если посмотреть на историю России, то при всех пертурбациях, политических реформах, революциях и контрреволюциях рано или поздно страна приходила к вождистской – или лидерской, смотря как это называть, – модели. Все время ищется вождь. И от качеств вождя в значительной степени зависит не только эффективность государственной машины, но и ее политические характеристики.
В этом смысле Путин, конечно, продолжает все вождистские тенденции, заложенные в российской политической культуре и историческом опыте. И есть основания полагать, что, даже будь у него желание разрушить эту модель – оно окажется невыполнимым. Мало того, само это разрушение тоже было бы проявлением вождизма.
Как ни странно, столь недемократическая система власти в России складывается в результате определенных демократических посылов. Часто говорят: да, народ такой, он хочет именно этого. С точки зрения либерала это неправильно – как и отношение ко многим идеям или отношение к меньшинствам. С другой стороны, неправильно, чтобы меньшинства навязывали свою волю большинству. Как ни крути, большинство есть большинство – это основа демократии; а большинство в России всегда приводит страну к вождистской модели. И даже если суперлиберальное меньшинство захочет радикальных перемен, вряд ли общественное мнение и политическая культура России позволят это сделать.
Кроме того, нетрудно заметить, что все попытки оппозиции прийти к власти базируются тоже на вождистской модели – просто с другим вождем. Российская оппозиция на своем уровне повторяет сложившуюся во властных эшелонах схему, а уровень атомизированности политических сил доходит уже до совсем неприличного. Последний яркий пример – разборки внутри «РПР-Парнас», где количество членов партии примерно равно количеству лидеров. При этом уровень взаимных обид там зашкаливает, люди не способны друг с другом договориться и выталкивают, как кукушата, одного из создателей партии, человека, который ее зарегистрировал, – Владимира Рыжкова, на деле самого избираемого из них политика.
Приходится признать, что это особенность российской политической культуры. Может быть либо один лидер, либо ничего. Многие соратники того же Навального отзываются о нем как об абсолютном социопате, способном воспринимать лишь восхищение и восторг и не допускающем по отношению к себе никакого критического анализа, не говоря уже о конкуренции – есть только он, солнцеподобный и луноликий.
Что в этом плане удивительно – сравнивая оппозицию и власть, замечаешь, что люди-то во власти гораздо более яркие. Путину удалось собрать довольно мощную команду. Казалось бы, в оппозиции таких должно быть не меньше, но посмотрите на любую партию – там нет обоймы ярких личностей. А глядя на условную партию власти, мы видим сразу целую плеяду харизматичных деятелей – взять хотя бы Сергея Лаврова или Сергея Шойгу. Яркие там даже антигерои.
Зачем нужна идеология
В Конституции РФ установлен запрет на государственную идеологию. С точки зрения здравого смысла это перегиб – нельзя объявлять монополию на идеологию, как это было в советские времена, но впадать в другую крайность и вообще запрещать идеологию бессмысленно – это все равно что вводить запрет на нормальную жизнь. Такой запрет абсурден по самой примитивной логике. Но вот что получается: Путин пришел к власти в 2000 году, после того как побывал на различных административных должностях, нигде не сформулировав свою идеологию, пришел как сугубый практик, тактик, способный повести за собой народ хлесткими фразами вроде «замочим в сортире». Но в плане идей он не предложил России ничего.
Путин всегда отвечал на существующие вызовы, а не рисовал дорогу в будущее. Иногда он пытался это делать – потому что определенный социальный запрос на образ будущего есть, и предвыборные статьи Путина как раз были посвящены тому, как он видит развитие России. Там он попытался изложить некую программу, но по большому счету это никого не интересовало. Всех интересовали его лидерские качества.
Один из авторов этой книги долго критиковал российских оппозиционеров за идейную и идеологическую пустоту, считая, что им следует сосредоточиться на разработке альтернативной концепции власти, но со временем пришел к мысли, что если у власти нет идеологии, то ожидать идеологии от оппозиции тоже по большому счету не нужно. Бороться с властью нужно на том же поле, на каком власть выигрывает у оппозиции, – а это не идеология. В России, с одной стороны, запрещена официальная идеология, а с другой – существует такое разнообразие взглядов, от ультранационалистических до ультралиберальных, что ни власть, ни оппозиция, видимо, не сумеют сегодня получить большинство на идеологическом фронте.