Внезапно Вало заметил, что за окнами стало необыкновенно тихо. В другие дни шум Румастарда не затихал до глубокой ночи — гремели по камням мостовых колеса повозок и копыта лошадей, кричали прохожие, звучала музыка из таверн и горланили песни пьяницы. Нынче тишина была полной. Мертвой. А потом в этой зловещей тишине грянул колокол башни Рашмай-колледжа, возвышающейся над Румастардом, и ему немедленно начали вторить колокола башни Бел-Ашар и разбросанных по городу храмов Тринадцати.
Теон Браннер, да благословят его предки за предупреждение, сказал правду. Началось.
— Я сейчас, — шепнул Вало жене. — Я сейчас вернусь.
Он сбежал на первый этаж и быстро завел механизмы на рудничных картузах, расставленных у колонн справа и слева от входа в холл и под лестницей, ведущей на второй этаж. Теперь, чтобы запустить их одновременно, нужно было всего лишь дернуть за длинные шнуры, протянутые к дверям спальни Эсмель. Когда-то алмутские маркшейдеры хвалили безотказность его пусковых механизмов и хорошо заплатили за них. Вало надеялся, что и в этот раз они сработают как нужно. Ста фунтов алмутарского гремучего снега хватит за глаза, чтобы заставить этих тварей поплясать…
На темных улицах уже метались огни, слышались крики, хлопки из громострелов и яростный лай собак. Через короткое время раздались удары в оконные ставни и входную дверь. Недобро улыбнувшись, Вало рванул шнуры на себя и вернулся к Эсмель.
— Я здесь, любимая, — сказал он, заметив недоумение и тревогу в глазах жены. — Я с тобой. Навсегда.
Он поднял ее на руках, прижал к груди и шагнул к окну спальни. Во дворе уже столпились вооруженные погромщики, дым от их факелов наполнил ночь смоляным чадом. Несколько человек колотили большими молотами и секирами в двери дома, пытались сломать ставни. Затем они увидели оружейника и взвыли от ярости.
— Смерть сидам! — заорали сразу десятки глоток.
— Будьте вы прокляты! — крикнул Вало.
Земля дрогнула: грохот наполнил ночь, черное облачное небо над Румастардом обожгло и подбросило вверх адским огнем. Ударная волна снесла крыши с соседних домов, горящие обломки дождем посыпались на постройки, поджигая их. На оглохших и оцепеневших от страха горожан в сотнях футов от места взрыва падали кирпичи, комья земли, тлеющие тряпки и куски человеческих тел. От особняка мастера Вало не осталось ничего, только огромная воронка, окруженная развалинами и изуродованными трупами погромщиков. А огненный вихрь, пробужденный взрывом, пожирал дом за домом, превращая весь Ремесленный квартал в сплошное море пламени. Только к утру пожар, уперевшись в набережную, начал понемногу стихать.
Глава 46
Над Старым городом висела пелена сизого зловонного дыма от горевших домов. Придворные за спиной короля втихомолку чертыхались и закрывали лица носовым платками, но дым все равно ел глаза и вызывал приступы кашля. А Рогеру дым никак не досаждал. Маленький король ехал впереди кавалькады и смотрел на сгоревшие постройки и мертвые тела, разбросанные на улице.
Кавалькада выехала на Цветочную площадь — здесь трупов было особенно много: дома вокруг площади были населены в большинстве сидами, и все они теперь были мертвы. Король остановил своего пони возле тела молодой сидки, распростертой на камнях в луже застывшей крови. Живот сидки был распорот, рядом с ней лежал крошечный трупик ее нерожденного младенца.
— Что ты об этом думаешь, Беннон? — спросил король, не отрывая горящих глаз от мертвой матери и ее ребенка.
— Это ужасно, государь, — Беннон опустил глаза, с трудом пересилил тошноту. — Мне кажется, такое…. неприятное зрелище не для ваших глаз.
— Отчего же оно неприятное? — Рогер презрительно поджал губы. — Просто еще один наш враг не успел родиться. И это должно нас радовать.
Из семи тысяч сидов, остававшихся в Румастарде этой ночью, не уцелел никто. Многие пытались спрятаться, но погромщики использовали собак. Нашлись и такие, кто храбро сопротивлялся, но убийц было слишком много.
Воля короля Рогера была исполнена наилучшим образом.
Чем дальше они углублялись в тоннель коллектора, тем более влажным, густым и зловонным становился воздух. Низкие кирпичные своды были скользкими от влаги и любой предмет внушал омерзение. Стражники чертыхались, сыпали проклятиями, но шли вперед, освещая себе путь факелами. Вскоре к вони гниющих отбросов и тухлой воды стала примешиваться запах сернистых испарений, и сержант Милкс решил, что они уже вошли в восточную часть городской клоаки, которая примыкает к городским баням с их серными источниками. А это уже другой округ, следовательно, пора возвращаться обратно. В их зоне ответвенности беглецов не осталось.