Я подчинился. Беа еще трижды выбивала у меня меч, а потом сказала:
— Хороший боец старается избежать столкновения клинков в бою. И еще, ты слишком напрягаешься.
— Знаешь, я вообще-то не мечник. И, наверное, никогда им не стану.
— До того, как учитель Рамимор занялся моим обучением, я меча сроду в руках не держала, хотя неплохо стреляла из лука. Однако кое-чему научилась. Признавая свое неумение что-то делать, ты унижаешь себя.
— Все верно. У нас в армии говорят: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим». Правильно, так и надо.
— Ты был в армии?
— Был.
— Почему же ты тогда не владеешь мечом?
— Потому что в нашем мире армия вооружена совсем другим оружием. Вроде вашего громострела, только куда как мощнее.
— Я не люблю громострел, — с презрительной гримасой ответила Беа. — Глупое оружие, придуманное алмутами. Много дыма, много вони, много грохота, долго заряжать. Хороший доспех мягкая пуля из свинца не пробьет. Лучник или арбалетчик стреляет намного точнее, чем воин с громострелом, а мечник убьет тебя прежде, чем ты перезарядишь свое оружие.
— Мечи и луки у нас уже лет триста не востребованы.
— И чем же вы сражаетесь?
— О, у нас предостаточно разных забавных штук для уничтожения ближних. Танки, артиллерия, ракеты, атомные бомбы. А солдат у нас вооружен автоматом. Это такое устройство, которое стреляет маленькими пулями при помощи пороховых зарядов. Что-то вроде моего пистоля, но стреляет быстро-быстро и далеко. За лигу можно человека убить.
— Это подло, — нахмурилась Беа.
— Что подло?
— Убить человека на таком расстоянии. Не давая ему шанса защитить себя.
— Увы, дорогая, в нашем мире война давно ведется не по рыцарским правилам. У нас одно правило — убей врага. А как ты это сделаешь, никого не волнует. Я мог бы тебе многое порассказать про наши войны… — Тут я спохватился: не стоит подмачивать в глазах Беа имидж человечества, рассказывая о Хиросиме, газовых камерах Освенцима, террористических актах и захватах заложников. — Ну что, тренируемся дальше?
Мы тренировались, наверное, еще с час. У меня разболелось все тело, особенно левая рука, выдержавшая бессчетное количество ударов в щит. Но зато осталось ощущение с пользой прожитого дня. Потом Беа заявила, что на сегодня хватит, и нам пора ехать дальше.
После привала у башни дорога через топь стала безопаснее, это было заметно даже на глаз. Ноги не так вязли в жирной торфяной грязи, опасные участки попадались реже, и Беа, в конце концов, села в седло и нам разрешила ехать верхом.
— Мы проехали топи? — спросил я.
— Нет еще, но дальше дорога не так опасна. Только не позволяйте лошадям сходить с тропы, идите за мной след в след.
Интересная дамочка, подумал я, глядя в спину Беа. Уверенная в себе, крепкая, боевая. Такая бы в нашем мире наверняка преуспела. Стала бы успешной бизнес-леди или политиком. Умеет заставить людей делать то, что ей надо, а главное — сама знает, что и как правильно делать. А может, наоборот, со своими представлениями о чести и благородстве оказалась бы в полном пролете…
— Чего замолчал? — не оборачиваясь, спросила Беа.
— Спрашиваю себя, что бы ты делала, окажись ты в моем мире.
— Ну и?
— Так и нашел ответа. Вот Флавии у нас нашлась бы работа, — я подмигнул девушке, ехавшей чуть позади меня. — Стала бы медиком или травницей знаменитой. У нас сейчас модно натуральными продуктами лечиться.
— Ты говорил, что был в армии, — ответила Беа. — А почему ушел?
— Потому что у нас не всю жизнь служат, а только некоторое время. Отслужил свое и ушел на гражданку.
— И чем занимаешься? То, что ты не земледелец и не маг, я уже поняла.
— Я…. Как бы это правильно сказать? Я помогаюлюдям, у которых есть товар, выгодно продать его. А другим людям помогаю выбрать хороший товар.
— Ты купец?
— Можно и так сказать.
— У тебя есть жена?
— Была. Мы в разводе. То есть, вместе не живем — она живет с другим мужчиной.
— Вот как? — Беа все же обернулась и посмотрела на меня. — И ты это терпишь?
— В нашем мире немного другие законы.
— Странные законы. А дети у тебя есть?
— Дочка. Анастасия Максимовна. Красавица моя золотая. Ей уже десять лет. — От воспоминания о Настенке у меня вдруг защипало в глазах и носу. — Она теперь там, в России, а ее папашка черте где шатается.
— Может быть, однажды ты обнимешь свою дочь.
— Беа, не надо давать мне надежду. Это жестоко.
— Надежда есть всегда.
— Зачем ты все это мне говоришь?