— Вы и вправду так думаете, матушка?
— Конечно, — Алин погладила девушку по плечу. — К вечерне звонили. Молитва — лучшее средство от душевных ран. Идем!
За ужином нэн Кэси ничего не ела. Просто сидела и смотрела, как едят девочки. Колледж милосердной Луэнь — самый большой и старый в Румастарде, здесь постоянно живут сто сорок сирот. Лорд-мэр Румастарда заботится о приюте: у них хорошая мебель и удобные кровати для воспитанниц, зимой всегда тепло, потому что дрова доставляют в изобилии, а пища, хоть и простая, но сытная и хорошо приготовленная. Библиотека в колледже не хуже, чем в самых престижных школах Румастарда. Однако после королевского дворца обитель, в которой нэн Кэси провела семь лет, казалась унылой и серой, как тюрьма.
Кэси сама была одной из воспитанниц колледжа. Ее родители умерли от морового тифа, когда девочке было восемь лет. Кэси тоже перенесла тиф, выжила и оказалась в приюте. Отец Кэси был подмастерьем цеха кожевенников, и цех платил дочери содержание, достаточное, чтобы получить образование. Колледж Кэси закончила с отличием и стала сестрой Луэнь, чтобы самой заботиться о сиротах. Она делала это с радостью. До того дня, как ее нашел сам канцлер Борк и предложил стать няней маленького Рогера.
У Кэси не было своей семьи. Сестер Луэнь, Матери милосердия, ничто не должно отвлекать от служения страждущим. Мужчины не обращали на нее никакого внимания — толстая, некрасивая, с усеянным веснушками лицом простолюдинки и редкими светлыми волосами Кэси не привлекала парней. Даже старый, вечно подвыпивший Гуффин, садовник в колледже, который порой заигрывал с молодыми сестрами и полушутя-полувсерьез предлагал им зайти на часок в свою сторожку, смотрел на нее, как на пустое место. Кэси жила своими воспитанниками, своей работой. Но Рогер — он сразу стал для нее родным. Король-сирота, такой прекрасный и лишенный самого главного — материнского тепла и любви. Кэси дала клятву, что заменит Рогеру мать и будет с ним всегда. Видимо, Божественные рассудили иначе…
После ужина она посидела недолго в библиотеке, читая «Книгу Луэнь», а потом вернулась в келью, когда-то принадлежавшую ей. Здесь все осталось так, как было полгода назад, только побелка на стенах была свежая, да еще кто-то унес из кельи ее любимый кувшин — белый, расписанный мелкими красными цветами. Сев на стул, Кэси опять заплакала: выплакавшись, вытерла слезы и выглянула в окно.
Снаружи уже стемнело, во дворе было пустынно — только яблони и клены качались под ветром. Кэси отошла от окна, сняла с головы высокий чепец и аккуратно уложила его в ларь. Матушка Алин велела ей сегодня лечь спать пораньше — так она и сделает. Может быть, сон окажется действенным лекарством от мучающей ее тоски. А еще, слова Алин вдохнули в нее надежду, путь слабую и почти несбыточную. Может быть, Рогер действительно будет скучать по ней, и ее пригласят снова?
— Хей, слышали новость, толстая Кэс вернулась!
Она вздрогнула. Поначалу ей показалось, что голос принадлежит Рогеру, но она ошиблась. Голос, несомненно, принадлежал девочке.
— Точно-точно говорю, — продолжал голос, — лягуха-толстуха вернулась. Ее выгнали из дворца. Не будет важничать! А то — "я няня самого короля, я ему горшки мою". Ха-ха-ха-ха!
Дружный девичий смех заставил Кэси сжаться в комок. На минуту стало тихо, так, что зазвенело в ушах. А потом заговорил другой голос:
— Здорово ты сказала «лягуха-толстуха»! Лягуха и есть. Она, поди, думала, ее во дворце принц какой-нить полюбит.
— Да разве ее можно любить? — отозвался третий голос. — У нее волосы сальные, и вымя как у коровы. И потнищем от нее пахнет — фууу!
— Лягушка полетела, упала и вспотела! — пропел еще один голосок.
— Ха-ха-ха-ха!
Дрожа всем телом, нэн Кэси подкралась к двери, отворила ее и выглянула в длинный коридор дормитория. Никого. Луна, заглядывая в окно торцовой стены, заливала коридор холодным светом. Неужели ей померещилось?
Она едва успела отойти от двери, как услышала:
— Она еще прислушивается! Хочет догадаться, кто над ней смеется. Ха-ха-ха-ха!
— Лягуха! Лягуха!
— Лягушка полетела, упала и вспотела! Ах-ха-хаха!
Нэн быстро вышла в коридор. Голоса сразу затихли. Кэси почувствовала злость — трусливые паршивки, сейчас она им задаст! Пройдя по коридору к дальней двери, нэн открыла ее.
Каждая комната дормитория предназначалась для четырех воспитанниц. Кэс вошла. Девочки лежали в постелях, укрывшись одеялами, и на первый взгляд мирно спали. Тусклый масляный ночник на столе освещал их лица, и Кэси они показались хитрыми, болезненно-бледными и уродливыми. Эти мелкие гадюки смеются над ней, называют лягушкой и уродиной, а сами-то на кого похожи! Постояв немного и пересилив желание вытащить кого-нибудь из четырех стерьвочек из постели и оттаскать за волосы, нэн вышла и направилась ко второй двери. Там тоже было тихо. И в третьей комнате. И в четвертой.